Он носил их имена на доспехах. Слова были высечены глубоко — прощальный дар железного жреца, прежде чем он оставил Фенрис. Почти сантиметр глубиной, покрытые многолетним налетом, как и он сам.
Восемь имен — четыре на правой части погнутого нагрудника, четыре на левой. Одно едва угадывалось, давным-давно стертое мощным вминающим ударом. Остальные либо потускнели, либо исчезли под следами ожогов, либо были иссечены царапинами.
Но он все равно помнил имена. Они являлись к нему во сне, нашептываемые знакомыми голосами. Он видел их лица, всплывающие из темного кладезя памяти, плоть их покрывали татуировки, шрамы и штифты. Временами они злились, иногда — были печальны. Но всегда приходили с одной целью: заставить его двигаться дальше, заставить действовать.
Поэтому он никогда не отдыхал, никогда по-настоящему. Он относился с уважением к своему призванию и никогда не останавливался. Обеты были даны, и они связывали его крепче адамантиевых оков. Один мир за другим, слившиеся в болото впечатлений — одни холодные, другие горячие, все охвачены борьбой, все вносят крошечный вклад в войну галактических масштабов, давно ставшей безграничной.
До чего же легко здесь потерять чувство собственной значимости. До чего просто было бы, спустя двадцать лет поддаться тьме, которая таится в глубине его глаз, и забыть лица. Он видел, как это случалось со смертными. Челюсти их отвисали, глаза тускнели, пусть даже они продолжали сжимать оружие и идти на врага. А затем, с той неотвратимостью, с которой лед следует за огнем, они умирали.
Вот почему имена были высечены на доспехах. Гравировка сотрется или повредится, но следы останутся навсегда, крошечные отражения того, что некогда было человеческими жизнями, такими же важными, как и его.
Пока оставались знаки, он не поддастся отчаянию. Он будет двигаться в поисках последнего испытания, которое восстановит его потерянную честь и успокоит шепоты во тьме.
Один мир за другим, слившиеся в болото впечатлений — одни холодные, другие горячие. Пока ни один из них не впечатлил его замкнутый разум, — их войны пока не дали ему возможности достичь заветной цели.
Ни один, за исключением последнего.
Ни один из этих миров не произвел впечатления на Ай Квару до тех пор, пока, следуя за вихрем судьбы, он не оказался на Лизесе, и грубая красота планеты тронула даже его старую, холодную душу.
Моррен Оен прищурился из-за утреннего света, зеленью сверкнувшего на волнах. В пятидесяти метрах под ними нисходящие струи воздуха от четырех двигателей флаера вспенивали воду.
Воды там вообще не должно было быть. Там следовало плавать нескольким тысячам тонн грязно-серой пластали, именуемой «Мегера-6», гудящей жизнью и работающей техникой. Там следовало быть огням, мерцающим на слегка изогнутых волнорезах, которые указывали бы флаеру место посадки, и тихому скрипу перерабатывающих водоросли устройств, которые прокладывали путь по бесконечному урожайному полю.
Вместо этого на изумрудной глади воды колыхался лишь тонкий слой обломков. Оен заметил, как мимо проплыл пластиковый хоппер, запутавшийся в паутине. Под поверхностью проглядывались тени, вероятно, принадлежавшие опорам и плавающим кранам, которые продолжали работать, даже когда основное строение затонуло.
— Император, — ругнулся он, разглядывая картину в поиске хоть каких-то следов сопротивления или выживших.
Четыре других флаера висели прямо над водой, битком набитые солдатами, вооруженными лазганами. Они лишь без толку тыкали стволами в обломки. Что бы ни напало на «Мегеру-6», оно исчезло задолго до их появления.
Прейя Ейм перегнулась через борт открытой кабины и сделала еще пару пиктов. Теплый бриз трепал ее каштановые волосы, выбившиеся из-под поднятого воротника формы.
— Может хватит? — спросил Оен и, отвернувшись, откинулся на вибрирующую спинку металлического сиденья.
Ейм продолжила щелкать.
— Информация, — сосредоточенно отозвалась она. — Может что-нибудь попадется. Какая-то подсказка.
Оен устало взглянул на нее. Еще такая молодая. Веснушчатое лицо на солнце выглядело цветущим, кожа казалось почти прозрачной. Наверное, когда-то он так же ревностно относился к работе.
Впервые после поступления на службу, он почувствовал себя слишком старым. Сорок лет службы и постепенно карьерного роста брали свое. Реюв стоил недешево, а на нем было много других обязательств, которые не давали расслабиться. Он заметил, что уже наметился второй подбородок, живот выпирал над старым армейским поясом. Глядя на Ейм, он чувствовал себя только хуже. Она напоминала ему о том, каким он был когда-то, и о том, как давно это было.
— Успокойся, — сказал он. — Не думай, будто найдешь здесь что-то, чего не нашли мы.
Он оглянулся, прикрывая глаза ладонью. Океан простирался до самого горизонта, темно-зеленый и спокойный. Над ним раскинулось блекло-розовое небо, согретое двумя солнцами.
Оен привык к морским просторам. Вся поверхность Лизеса была сплошь покрыта морями, за исключением плавучих блоков, разбросанных по бесконечному океану, будто пылинки, дрейфующие на расстоянии в тысячи километров друг от друга.
