Мрак… Но каков размах — уподобить человека Вселенной!
* * *
Мою тень черным камнем швыряет на стену. Веранду заливает преждевременное лето. Все вспыхивает. Элиот ошибался; Фрост был прав.
Наносекунды…
Смерть так же относительна, как и всякая другая очевидная константа. Проносится мысль: «Я умираю?»
Я думал, что это пустой, избитый штамп.
— Вся жизнь спрессовывается в одно мгновение и проносится перед глазами умирающего. — Аманда налила мне еще бокал бургундского цвета ее волос. И в волосах, и в бургундском играли блики каминных всполохов. — Психолог по фамилии Нойес… — Она неожиданно улыбнулась. — Тебе интересно?
— Конечно. — Отсветы огня смягчают резкие черты ее лица. Проступает нежная красота тридцатилетней давности.
Я пью. У меня низкий порог опьянения.
— Почему это происходит? Как? — Мне не нравится надрыв в голосе. Внезапно мы отдаляемся друг от друга на расстояние куда большее, чем ширина стола между нами; в глазах Аманды я ищу напоминания о Лизе. — Жизнь уносится — или мы от нее удаляемся, — как неудержимо разносит Землю и межзвездный спутник. Взаимное разлетание на скорости света, и разрыв тут же заполняет пустота.
Я держал бокал за ножку, вращал его, смотрел сквозь искажающее стекло.
Потрескивают сосновые поленья. Аманда поворачивает голову, и то, что ей видится, погибает в пламени.
В тридцать лет я невнятно и обиженно выразил свое огорчение по поводу того, что последние годы я ошивался без толку и не сделал ничего значительного. Лиза только рассмеялась, доведя меня сперва до бешенства и вогнав надолго потом в мрачное настроение. Лишь позже я понял, что ее реакция была единственно верной.
— Глупо. Этакий байроновский герой, полный сентиментальной хвастливости и жалости к себе. — Она загородила выход из кухни и произнесла в миллиметрах от моего лица: — Словно в тридцать ты проснулся и обнаружил, что о тебе слышали только пятьдесят шесть человек.
Я с трудом выдавил слабый ответ:
— Может быть, пятьдесят семь?
Она засмеялась; я засмеялся.
Потом мне исполнилось сорок, и снова я пережил травму псевдоимпотенции. Год я не писал ровным счетом ничего и уже два как ничего хорошего. На сей раз Лиза не смеялась; она делала что могла, то есть не путалась под ногами, когда я попеременно хандрил и буйствовал в нашем прибрежном домике к юго-западу от Портленда. Гонорар от книги по термоядерной реакции синтеза помогал нам сводить концы с концами.
— Послушай, может быть, мне лучше уехать, — предложила она. — Тебе не мешает побыть одному.
Временные разлуки не были для нас чем-то новым. В самом начале мы обнаружили, что наш союз заметно расшатывается, если мы проводим вместе больше шестидесяти процентов времени. Но тогда Лиза внимательно посмотрела мне в глаза и решила не уезжать. Через два месяца я взял себя в руки и сам попросил одиночества. Она отлично знала меня — и снова рассмеялась, потому что поняла, что я выхожу из очередного периода умственной спячки.
Серым зимним днем Лиза села на самолет и направилась к моим родителям в Колорадо. Перед тем как подняться на борт, она остановилась на секунду и помахала с верхней ступеньки трапа; ветер разметал ее темные волосы вокруг лица.
Два месяца спустя черновой план книги о революции в биологии был готов. По крайней мере раз в неделю я звонил Лизе, и она рассказывала о своих новых фотографиях. Потом я использовал ее как слушателя для рассуждений об эктогенезе и гетерозиготах.
— И что мы будем делать, когда ты закончишь свой первый набросок, Ник?
— Предадимся восхитительному безделью. Месяц проведем во власти Трансканадской железной дороги.
— Ты знаешь, как я хочу тебя видеть? — спросила она.
— Наверное, так же, как я тебя.
— О нет, — возразила она. — Знай же…
То, что она мне сказала, безусловно, нарушало федеральные законы. От одного только звука ее голоса, доносящегося по телефонным проводам, у меня дрожали ноги.
— Ник, я заказываю билет. Сразу тебе сообщу.
Думаю, она хотела устроить мне сюрприз. Лиза не известила меня, когда заказала билет. Меня известили из авиакомпании.
Теперь мне пятьдесят один. Маятник вернулся в исходную точку, и я снова горько разочарован, что не достиг большего. Столько еще несделанного! Живи я столетия, мне все равно не хватит времени. Тем не менее вряд ли я столкнусь с этой проблемой.
Врач сказал, что в моей распроклятой крови повышенное содержание щелочной фосфотазы. Как банально звучит эта фраза, как стерильно; и как жалко себя становится. Разве я не могу позволить себе пустить слезу, Лиза?
Лиза?
Смерть… Я хочу сам определить свой срок.
— Очаровательно, — произнес я много позже. — Конец света.
— О Боже, твои вечные шутки! — вспыхнула Дентон, моя знакомая, молодой радиоастроном. — Как можно острить на такую тему?!
— Так мне легче не плакать, — тихо ответил я. — Что толку рыдать и бить себя кулаком в грудь?
— Спокойствие, такое спокойствие… — Она кивнула на меня странный взгляд.
— Я знаю врага. У меня было время все обдумать.
Ее лицо приняло задумчивое выражение, глаза смотрели куда-то за пределы тесного кабинета.
— Если ты прав, это может оказаться самым грандиозным событием за всю историю науки. — Она поежилась и посмотрела мне прямо в глаза. — Или самым чудовищным.
![Корпускулярная теория [Теория частиц]](/storage/book-covers/a3/a363e1549a1f5d5bb35dbdad8b8772d583d97110.jpg)
