— Лорд Джеймс Леонидас, господин председатель комитета по надзору за алхимическим делом, — неторопливо произнес профессор Адамас, — хотите знать, как всё это выглядит со стороны?
Джеймс невольно коснулся своего шейного платка и быстро отдернул руку. Правительственный балкон хорошо вентилировался, но лорд всё равно старался глубоко не дышать. Чтобы при этом не начать задыхаться следовало не двигаться слишком резко.
Он скучающе взглянул на ректора:
— Предполагаю, профессор, Ваша оценка будет, как всегда, невысокой, — голос прозвучал непринужденно, хотя горло рвала страшная сухость.
— Я просто опишу, что вижу. — Глава университета неторопливо откашлялся. — Огромная империя, разбухшая от чужой крови, как клещ. Столица этой империи, задыхающаяся от собственного яда. Высшее общество этой империи, также упивающееся кровью и ядом. И один из этого общества, едва не лопающийся от осознания собственной важности. Хотя он, в сущности, не более чем жалкий потомок жалкого предателя.
Джеймс с истинно атлантийским спокойствием лишь слегка изогнул бровь:
— Не возьмусь оспаривать лично свою характеристику.… Но с Вашей трактовкой исторических событий я по-прежнему не согласен.
Томас Адамас брезгливо поморщился:
— Всего хорошего, мистер Черчес, — и прошел мимо, навстречу своим верным друзьям-алхимикам.
Джеймс проводил его не менее презрительным взглядом. Интересно спросить, если господину профессору здесь всё настолько противно, зачем он приходит на подобные церемонии? Не хватает смелости отказать? Стоит отдать ректору Адамасу должное, трусом он не был, по крайней мере, Джеймс его бы так не назвал, при всём желании.
Молодой лорд невольно продолжал наблюдать за своим бывшим учителем. Для его возраста и столичной атмосферы старик выглядел на редкость здоровым. Узнать бы, что они там химичат в своих университетских лабораториях…. Но пока в эти тайны не может проникнуть даже его комитет. Впрочем, это не главная задача лорда Леонидаса.
А что если секрет бодрости и здоровья профессора Адамаса совсем в другом? Но сегодня, в день праздника, Джеймс не хотел об этом думать. Хотя бы один день.
Парад победителей медленно тек по проспекту Вильгельма. Из-за обычного смога Лондониума и пара, изрыгаемого парогусеничниками, шествие было едва различимо даже с верхнего балкона. Плывущий на предельно низкой высоте, почти над самыми крышами, строй дирижаблей, тоже терялся в сероватой дымке.
Но при всем этом парад ничуть не терял своего величия. Джеймс буквально чувствовал воплощенную мощь Атлантийской Империи, чувствовал её власть над миром, её неоспоримое превосходство.
Солдаты маршировали следом за техникой. Джеймс едва видел колонны, но прекрасно слышал строевой шаг. Лязг стали и шаги солдат. Сила и величие.
Впрочем, не армией единой… Многие из тех, кому Империя обязана своим незаходящим солнцем, никогда не появляются на парадах, их скрывает иной туман. Джеймс смел надеяться, что понимает таких героев.
Кто-то тронул его за плечо, вернув мыслями в душную столицу. Джеймс судорожно перевел дыхание, стараясь не терять отстраненный вид.
— Огденс? Вы здесь?
— Сэр, — старый дворецкий тоже с трудом дышал и, в отличие от милорда, не скрывал этого, — я спешу сообщить… это срочно…
— Успокойтесь. Говорите тише, — лорд быстро оглянулся по сторонам, к счастью, на них почти никто не обращал внимание. — Дома что-то случилось?
Сухость в горле стала почти нестерпимой. А на виске немедленно выступил холодный пот.
— Сегодня утром, вскоре после вашего отъезда, — Огденс заговорил спокойнее, почти привычно, — к нам пришла молодая особа… хиндийка. Насколько я понял по её словам, с мистером Кинзманом случилось какое-то несчастье. Она просила сообщить Вам как можно быстрее.
Мир, еще минуту назад казавшийся совершенным, хрустнул, пошел трещинами, как нежный чанхайский фарфор. Джеймс перестал слышать военную технику и солдатские шаги, он слышал только этот хруст. Почти как хруст костей.
В его доме сейчас прячется дикарка. А с Кинзманом что-то случилось. А если с Кинзманом что-то случилось…
— Сэр? — невозмутимо напомнил о себе Огденс. — Что ей передать?
— Передайте ей, — Джеймс очень внимательно посмотрел на слугу, будто впервые его увидел, — передайте, чтобы она сидела тихо. И сами за ней проследите.
Огденс больше не задавал вопросов. Он бы и не успел больше ничего спросить, Джеймс резко развернулся и пошел к выходу с балкона, почти побежал. Такое бегство наверняка привлекло внимание большинства присутствующих, но теперь он просто не мог думать, как выглядит со стороны. Теперь он мог думать только о Кинзмане. И о той вещи.
Проходя через парадный зал, лорд Леонидас будто никого не видел. Только один голос заставил его остановиться на полпути:
— Джеймс, здравствуй! — леди Голди приветливо махнула ему рукой и подошла ближе.
— Здравствуй, Элизабет, — он замер и судорожно улыбнулся.
— Сегодня с погодой еще повезло! — её лицо в окружении легких светлых локонов, светилось искренней радостью. — Надеюсь, и на открытии нашей выставки дождя не будет.
— Да, я тоже надеюсь, — ответил Джеймс, косясь в сторону двери для слуг. Меньше всего на свете ему хотелось бы огорчать эту девушку, но сейчас просто не было времени на любезности. — Прости, Элизабет, но мне нужно срочно бежать.
