От автора:
Черновик данного рассказа был написан в 1995 году.
Рассказ заканчивался тем, что рукопись Набокова сжигали в огне.
До недавнего времени я считал, что сочинил чистую фантазию, где нет ни слова правды… Можете себе представить, с каким удивлением я прочитал интервью Дмитрия Набокова (от 14 марта 2006) о том, что он готовится сжечь последнюю рукопись отца «Происхождение Лары». Сжечь согласно завещанию самого писателя.
Новость вызвала шок в мире культуры.
На законный вопрос, в чем причины такого намерения, сын ответил, что был задет нелепыми интерпретациями «Лолиты» и цитирую «он не хотел бы, чтобы рукопись «Происхождения Лары» была подвергнута атаке журналистских расследований. Эта хрупкая вещь не заслуживает такого отношения».
Проще говоря, по мнению и отца и сына от публикации может пострадать репутация писателя Набокова.
Что ж, спустя 16 лет, предлагаю вниманию читателей свой давний фантастический рассказ (я добавил только 25 строк о дипломе рогоносца) как свидетельство о том, что полный вымысел в принципе невозможен.
жутик
У меня зазвонил телефон.
– Кто говорит?
Голос звонившего был незнаком.
– Мое имя вам ничего не скажет. Хотя однажды вы написали обо мне три строчки.
– Где?
– В романе о голове Гоголя. На девятой странице. Цитирую, (я услышал шелест бумаги). Вот… какой-то неизвестный подлец-коллекционер купил череп Гоголя и хранит оный у себя на книжной полке как раз между гоголевских томиков.… Это обо мне. Я – коллекционер!
– Значит, это правда? – воскликнул я. – Череп Гоголя украден из гроба! И он у вас?
– Да, увы, это факт.
– Вы наследник маньяка Бахрушина?
– Какая разница кто я. Я коллекционер. Череп Гоголя в моей коллекции.
– Поздравляю! Положите череп обратно в гроб. Покайтесь.
– Я никогда не каюсь. Да и вы не священник. И звоню совсем не для исповеди.
У меня сегодня праздник. В коллекции стало на один экспонат больше.
Теперь их ровно тысяча.
Пора, давно пора показать мое собрание истинному ценителю.…
Приглашаю к себе. Шампанское Брют. Ананасы с рокфором. Торт от Пьера Гарньера: пирамида из бисквита и белого шоколада. Пьер украсил ее живыми анютиными глазками. Плюс самые острые блюда из моей уникальной коллекции.
Признаюсь, я был заинтригован, – но за окном чернела зимняя тьма, а я как раз собирался лечь в постель.
Напольные часы прозвенели одиннадцать.
– Вы будете первым посетителем, – соблазнял незнакомец.
– Черт с вами! Когда?
– Ровно через час. В полночь. У колонн Большого театра. Вас встретит шофер черного Мерседеса.
– Но как он меня узнает?
На другом конце провода рассмеялись: «По глазам».
И рука положила трубку.
Мда… и хотя мне было не по себе, согласитесь, читатель, остаться дома после такого предложения было бы для писателя непростительной глупостью.
Словом, через час я стоял у колоннады Большого театра.
Шел легкий оперный снег из Пиковой дамы. В звездном небе сладко блестела луна. Было слышно, как часы на Спасской башне Кремля пробивают вязкую полночь. Не успело ударить в двенадцатый раз, как к фасаду властно подкатил вороной Мерседес. Боковое стекло пошло вниз и мне махнула рука шофера в белой перчатке. Сердце тревожно стукнуло.
Я сбежал по ступеням к машине и уселся на заднем сидении.
Шофер не оглядываясь (ага, скрывает лицо!) протянул мне мешочек из черного бархата.
– Потрудитесь одеть на голову, – сказал он знакомым голосом.
– Вот так номер! Это же вы сами собственной персоной!
– Одевайте, или все отменяется.
– Но я задохнусь!
– Не задохнетесь.
Что делать? Текст беллетриста вечно отдает преступлением, а писатель всегда преследует героя с маниакальностью убийцы, – я с проклятием сунул голову в темноту.
Мерседес плавно тронулся с места (куда-то в сторону Лубянки) и, немного покружив для отвода глаз, остановился. Хлопнула дверца автомобиля. Твердая рука вывела пленника на тротуар. «Осторожно, тут ступени!» Бухнула за мной дверь подъезда (судя по звуку – меня ведут по коридору просторного помещения). Лифт. (От спутника веет честолюбивым ароматом мужского лосьона «Титаниум»). Еще один коридор, но уже покрытый ковровой дорожкой. Звук открываемой ключом двери…
– Снимайте!
Я оказался напротив невысокого непроницаемого незнакомца с властными чертами лица. Я впился в него глазами, изучая внешность.
– Бросьте шерлокхолмсничать! – сказал насмешливо неизвестный, – я в парике. Нос из гуммоза. Усы и бородка подклеены. Форма головы не моя. Вы никогда меня не узнаете.
Одет субъект был торжественно – черная тройка, белоснежная рубашка с бабочкой, снежная гвоздика в петлице пиджака. Перчатки из молочного цвета лайки (ага, чтобы не оставлять отпечатки пальцев…)
Я огляделся.
Мы находились в просторном казенном помещении без окон: канцелярские столы, библиотечные шкафы вдоль стен, железные стеллажи с косыми папками и только две современных приметы – мощный ксерокс и американская машина для резки бумаги.
– Шампанского? – незнакомец открыл холодильник.
– Какое к черту шампанское! Найдется стопка холодной водки?
Между нами стоял широкий стальной стол, какие обычно стоят на почтамте в отделе посылок, пустой и голый, если не считать старомодного канделябра с новенькими стеариновыми свечами.
