— Ничего тутъ не подѣлаешь! вскричалъ костоправъ.
Въ душномъ, полутемномъ хлѣву, чуть-чуть освѣщенномъ сверху крошечнымъ косымъ окошкомъ, толпилось и волновалось четверо людей вокругъ коровы Чернушки, издыхающей на гниkой подстилкѣ: арендаторъ Гроссъ-Эполь, кузнецъ, костоправъ и крестьянинъ Петръ Клотаръ. Несчастное животное жалобно мычало; дыханье его было тяжело и порывисто; томные глаза словно просили о помощи и состраданіи; раздувающіяся ноздри силились вдохнуть больше воздуха, который въ жалкомъ хлѣву былъ зараженъ всевозможными міазмами.
— Да что же это такое съ ней? Что съ ней?.. съ жалостью воскликнулъ арендаторъ, — вѣдь священникъ благословилъ ее вчера...
— Кто ее знаетъ, что съ ней! возразилъ костоправъ, — извѣстное дѣло, нечисть какая-нибудь, не безъ того...
— Порча! колдовство! вырвалось у Клотара.
Всѣ молча многозначительно переглянулись.
— Э, да навѣрно! Вотъ уже два года, на деревнѣ словно напасть какая...
— Господи создатель! вскричалъ горячо Клотаръ, — это все съ дурнаго глазу, помяните мое слово! Этакъ, подъ конецъ, у насъ все подохнетъ, все пойдетъ прахомъ...
— А что нога вашей Бертины, лучше?
— Какое лучше, все хуже...
Корова снова замычала, на этотъ разъ еще тише и жалобнѣе, а глаза ея съ какой-то мольбой устремились на окружающихъ.
— Какъ она смотритъ на насъ! словно человѣкъ, только не говоритъ!..
— Бѣдная моя Чернушка! Бѣдная Чернушка! съ горемъ вскричалъ арендаторъ, и крупныя слезы показались на его глазахъ.
Чернушка съ видимымъ усиліемъ приподнялась въ полутьмѣ, тяжело, порывисто дыша. Двѣ большія мухи кружились надъ ея головой, поперемѣнно садясь то на одно, то на другое ухо. Въ открытую настежъ дверь падали лучи, придававшіе что-то фантастическое несчастному животному, которое, въ продолженіе нѣсколькихъ мгновеній, простояло, словно задумавшись, освѣщенное трепетнымъ сіяньемъ; затѣмъ, почувствовавъ, что силы оставляютъ ее, Чернушка съ тяжелымъ страдальческимъ вздохомъ опрокинулась на подстилку и — издохла.
— Вотъ и все кончено! сказалъ Гроссъ-Эполь, гдѣ же тутъ справедливость?
— Какая ужь справедливость! поддержалъ кузнецъ.
— Что жъ? мы такъ н смиримся что ли? такъ и позволимъ надъ собой глумиться, какь безсловесное стадо барановъ?.. съ волненіемъ вскричалъ Петръ Клотаръ.
При ворвавшемся яркомъ солнечномъ лучѣ, въ полутьмѣ хлѣва бѣшено закружился цѣлый рой мошекъ надъ кучей жалкихъ грязныхъ лохмотьевъ коровьей подстилки, а четверо людей, озадаченные, взволнованные, съ чувствомъ затаенной злобы въ душѣ противъ невидимаго врага, стояли и смотрѣли другъ на друга.
— Ровно сто лѣтъ назадъ, прошепталъ наконецъ Клотаръ, — тамъ, внизу передъ церковью, сожгли "одну"... Мой дѣдъ тысячу разъ мнѣ разсказывалъ объ этомъ... онъ самъ видѣлъ...
— Да, въ тѣ времена было правосудіе, замѣтилъ Гроссъ-Эполь.
— И хорошее... пробормоталъ кузнецъ.
Клотаръ стоялъ и съ самымъ глубокомысленнымъ видомъ покусывалъ ногти, задумчиво смотря на бездыханную Чернушку, шерсть которой лоснилась и блестѣла подъ падавшимъ на нее солнечнымъ лучемъ, при отблескѣ котораго какъ-то странно оживлялся ея незакрытый, огромный, остановившійся глазъ, да виднѣлись ссадины и рубцы на спинѣ и бокахъ измученнаго животнаго.
— Все кончено! — пойдемъ, пропустимъ по стаканчику! предложилъ кузнецъ.
Клотаръ шелъ по окраинамъ луговъ. Вечерѣло. Молодой мѣсяцъ золотился на свѣтломъ прозрачномъ небѣ, спускаясь къ западу. Стоялъ благодатный іюнь. Могучіе злаки, высокія сочныя травы молодыми побѣгами волновались вокругъ на обширномъ пространствѣ полей; порывы теплаго вѣтра шумѣли въ вѣтвяхъ стройныхъ тополей и тихое кваканье болотныхъ жабъ сливалось въ звуки своеобразной гармоніи со звенящей трескотней древесныхъ лягушекъ. Клотаръ со злобой ударялъ палкой о землю и, то и дѣло, разражался угрозами и ругательствами.
Это былъ человѣкъ плотнаго сложенья, съ лицомъ широкимъ, мускулистымъ, лишеннымъ всякой растительности, полускрытымъ подъ объемистымъ козырькомъ огромной фуражки, надвинутой на самые глаза. Вѣтеръ съ силою развѣвалъ на немъ его широкій крестьянскій балахонъ синяго цвѣта, надувавшійся пузыремъ вокругъ его коренастой неуклюжей фигуры.
— Да ужь это вѣрно, какъ Богъ святъ... хоть всѣми святыми поклясться, бормоталъ онъ себѣ подъ носъ, между тѣмъ какъ винные пары бродили у него въ головѣ.
Высокіе колосья пшеницы, колеблемые вѣтромъ, задѣвали его. Созвѣздіе Льва яркими большими звѣздами горѣло на потемнѣвшемъ небѣ. Золотой серпъ мѣсяца спустился низко къ западу и становился почти багрянымъ. Крестьянинъ какъ-то недовѣрчиво и насмѣшливо поглядывалъ на заостренный кусочекъ краснаго полумѣсяца.
— Богъ совсѣмъ несправедливъ... ворчалъ онъ.
Вблизи послышалось мелодичное журчанье ручейка подъ сѣнью развѣсистыхъ кустовъ, и Клотаръ, войдя подъ ихъ темные своды, ощупью отыскалъ мостикъ, перекинутый черезъ лотокъ, и перешелъ на другую сторону, грозно и воинственно помахивая своей дубиной.
— Пусть "она" побережется! "Она" исправитъ зло, которое нанесла, или бѣдный человѣкъ учинитъ свое собственное правосудіе!..
![Борьба за огонь [с иллюстрациями]](/storage/book-covers/80/80d01389ec214c4d9aeb3231788b7c6162df1282.jpg)
