— Открывай, Паш, давай, или ломать будем? — Спрашиваю у обшарпанной двери типичной союзной панельки, построенной лет пятьдесят назад, когда меня в проекте даже не было.
— Ща. — Наконец раздаётся недовольный рык из-за двери.
Я поправляю форму, галстук, куртку, проверяю погоны, фуражку и папку под мышкой, замок в двери начинает щёлкать, дверь открывается а на пороге стоит зеленокожий здоровяк, который выше меня раза в два, челюсть выпячена вперед, из под которой должно торчать два клыка, но он всего один — я знаю что Павел участвовал в операции «по принуждению к миру» в одной соседней стране, там и получил контузию и кое-какие увечья, не смертельные конечно, но ему хватило что бы начать пить, и жизнь пошла под откос. Хоть официально и не сообщалось что срочники были на той войне, но получилось, как получилось. Мускулистый голый торс, в старых тренировочных штанах и босой, смотрит зло, глаза красные — вот-вот впадёт в берсерк. А орк в состоянии берсерка страшное дело, уж можете мне поверить, у меня батя орк — знаю о чем говорю.
— Где Маш? — Спрашиваю, и добавляю: — Мне бригаду вызвать, что бы тебе укольчик сделали?
— Да тут она, ничего с ней не будет. — Говорит зло он, но чувствую, как успокаивается.
Прохожу в квартиру с ободранными давно обоями, вместо люстр и светильников — тусклые, свисающие на проводах лампы. Бедненька обстановка, а мебель ровесница самого дома, такая же обшарпанная и старая, на грани того, чтобы просто осыпаться прахом, от линолеума осталось одно название. Квартира большая, трёхкомнатная, досталась орку от бабушки, но счастья не принесла. Прохожу дальше по коридору, в дальнюю комнату, и наконец вижу, как на старом диване сидит Маш, орчиха, жена Павла, и подобрав ноги под себя — безучастно смотрит в окно.
Стройная, мускулистая, лицо у орчанок женственное, даже красивое, не эльфы конечно, но и не люди с их разными чертами лица, челюсть тоже немного выдвинута вперед, но клыки тонкие и небольшие, выразительные губы и красивые глаза с синей-синей радужкой, да вытянутыми по звериному зрачками. И что вот она забыла с этим…
— С тобой всё в порядке, не бил? — Спрашиваю участливо.
— Вот чё ты всё ходишь и ходишь, а, Стас? — Спрашивает она.
— Кхм. — Покашливаю. — Товарищ участковый, пожалуйста.
— Ой мля, товарищ участковый. — Говорит она раздражённо: — Чё те надо от нас, думаешь без тебя проблем не хватает?
Поправляю фуражку, говорю спокойно:
— Работа такая, вы на учёте в отделе стоите.
— Нормально у нас всё, вали давай отсюда. — Рычит она, всё так же смотря в окно.
Осматриваю комнату, иду к выходу, орк закрывает за мной дверь, и слышу из-за неё тихое рычание:
— Выродок.
Вздыхаю, сверяюсь с документами в папке, ставлю галочку напротив номера квартиры, в которой только что был, и поняв, что это на сегодня последняя семья, иду к выходу. На улице снег, а до отделения топать и топать. Иду по спальному району, мимо скопления однотипных панелек, детских садов и школ, выхожу на хорошо освещенный проспект, и убираю руки в карманы. Разумные проходят мимо — эльфы, орки, люди, гномы, иногда попадаются такие же как я — выродки. Полуэльфы, квартероны, полуорки, но по большей части им повезло больше, чем мне, так что я завидую, но по-доброму — хорошо, что хоть кому-то повезло больше, чем мне, не хотел бы никому такой жизни. Прохожу мимо большого магазина одежды, сколько его помню, всегда пустой и покупателей там не видно, но уже который год продают дорогую одежду — костюмы, свитера, брюки. Откуда у живущих тут деньги на такое, одни носки, наверное, стоят как зарплата какого ни будь работяги местного, не иначе деньги отмывают. Хотя есть один район рядом, но там и своих магазинов хватает.
Смотрюсь в зеркало, расположенное близко к витрине, сняв фуражку и поправляя волосы — рост полтора метра, зеленоватая кожа, чуть заострённые уши, нос картошкой, глаза пуговки, тонкая полоска губ, короткие седые волосы и намечающаяся лысина. Из-за витрины на меня брезгливо смотрит эльфийка — красивая, высокая, стройная, с длинными распущенными чёрными волосами и в облегающем коротком платье. Когда замечает, что я на неё обратил внимания, дежурно улыбается, но я-то вижу — брезгливость из глаз никуда не ушла. Просто отворачиваюсь и иду дальше, уже привык.
Мама у меня гномка, отец заезжий вояка орк-шаман, после афгана осел в деревне, где жила мать, там они и познакомились — гномка и орк, все отговаривали мать, но ей было всё равно, как бабушка рассказывала — любовь там была такая что батяня чуть на нож будущего тестя не насадил. Долго у них детей не получалось сделать, даже бабушка моя, лекарка с опытом еще со Второй Мировой Войны, не могла помочь — но в итоге таки наколдовали что-то, чтобы всё получилось. Появился я. Больной, убогий, не приспособленный к жизни, нити ауры при рождении так были сплетены что врачи замучилась эти узлы исправлять, хотели под суд всю семью отдать — нельзя так гены смешивать. Сколько себя помню — по врачам да лекарям-генетикам с матерью до годков этак четырнадцати бегали, но ничего, выходила, поставила на ноги, даже в восемнадцать признали годным к воинской службе, правда только стройбат.
