Она бежала – задыхаясь, с трудом переставляя ноги, увязая по колено в густом снегу. Спину пекло нестерпимым жаром, а лицо обжигало холодом. Оглянувшись, увидела стремительно приближающуюся стену огня – пожар! Посмотрела вперед – на нее надвигался безмерный холод: прозрачные еловые лапы, хрупкие даже на вид, остекленевшее небо. Спасения не было.
Нет, спасение есть – на ее руке, на пальце... Потемневшее от времени кольцо каким-то образом могло уберечь и от огня, и от холода, но едва она разжала кулак – кольцо скатилось с пальца капелькой ртути и ушло глубоко в снег. И сразу не стало ни неба, ни земли, ни огня, ни холода, только мутный туман, и страшнее этого тумана ничего не было.
* * *
– Холодный берег, – сказала во сне Вероника.
– Вставать пора! Вставать пора! Семь утра! Вставать пора!
Мерзкий механический голос с китайским акцентом. Хотя бог его знает, какой акцент у этих китайцев, живьем их никто не видел. Вьетнамцев на рынке полно было, а вот китайцев – нет. Говорящий будильник «мейд ин Чайна» Веронике подарили друзья на прошлый день рождения. Сначала это показалось забавным. Женский голос выговаривал русские слова правильно, но звучали они нелепо. Сразу чувствовалось, что обладательница голоса, не понимая смысла произносимого, механически воспроизводит чужие звуки. Еще в дурацком будильнике бодрствовал петушок, кричавший свое китайское «кукареку», китайская кукушка и китайские же незамысловатые, «фарфоровые» мелодийки. Но Веронику угораздило уронить будильник, отчего в нем что-то испортилось и остался один только голос. Время, впрочем, он объявлял исправно. Вот только какое-то сомнительное достоинство!
Ох ты, как тяжело подниматься, когда за окнами такая темень и холод, а ветер кидает снежинки в окно горстями, злобно так кидает и посвистывает... И кошмар этот привязался, как назло. Лес, пожар, кольцо. Сейчас бы полежать и обдумать все как следует. А нужно одеваться, и тащиться через сугробы к автобусу, и трястись в нем восемь остановок, выставлять «точку», и целый день на ногах, на сквозняке, а потом проделать все эти действия в обратном порядке! Но завтра у Вероники выходной, в автобусе трястись будет сменщица, а она останется в постели – спать до полудня. После займется постирушкой да состряпает что-нибудь долгоиграющее, вроде плова, чтобы несколько дней завтракать и ужинать разогретым, а в награду себе за хорошее поведение съест припасенное накануне пирожное, посмотрит кино по телевизору и ляжет спать пораньше... Хорошо!
Вероника чистила зубы, умывалась, причесывалась, мысли же текли своим чередом. Вот только плохо, что придется еще завтра ехать к бабушке. Зачем? Затем, что у нее валенки есть. Зимняя погода установилась только к середине декабря, снег толком так и не выпал, но уж подморозило – только держись! Сегодня Вероника еще как-нибудь простоит в сапогах, но в последний раз. Вот и валенки пригодились, выходит, правильно их бабуля хранила. Не слушала внучку, когда та забегала в гости и зудела: зачем весь этот хлам на антресолях, моль от него да пылища, фу! Упрямая старуха только губы поджимала. Непривычна была раскидываться добром.
– Вот погоди – меня выбросишь, тогда и все выбрасывай, – отвечала внучке заученно. – Да не бухти! Глядишь, и сгодится... Мало ли куда жизнь забросит, как судьба повернется...
Бабуля Вероника, Вероника Андреевна, в честь которой и назвали внучку, знала, о чем говорит. За ее строгими плечами и не по-старчески прямой спиной махрился и сурово серел изношенный плат долгих лет, десять из которых она провела в Сибири вместе с мужем. Сразу после войны и посадили. Зачем в плену был? Зачем не сражался с врагом до последней капли крови? А как ему было сражаться, если состоял дед в строительных войсках, и погнали их восстанавливать мост, а оружия не дали? Много ли навоюешь одной лопатой? Виноват, стало быть, что не погиб в плену. Так чего ж? Но ничего, потом оправдали, выпустили, дали хорошую квартиру. Оно и в Сибири можно было жить... Но холодно очень, а сама Вероника Андреевна с Астрахани родом, к холодам не привыкла, вот и напугалась на всю жизнь...
Тогда блестящая девочка Вероника, приезжавшая навестить бабушку, и думать не могла, что когда-нибудь понадобятся ей валенки и пуховая шаль, бережно хранимая в пятилитровой стеклянной банке – от моли, и что будет она покупать крем «Румяные щечки» – да что бы вы знали о щечках! Румяными они становятся, если легкой походкой продефилировать от лимузина до бутика, а от долгого стояния на ледяном сквозняке щечки (и нос тоже!) делаются иссиня-багровыми! Тогда еще и не думала и не знала об этом Вероника. Впереди лежала изумительная, прекрасная жизнь, наполненная цветами, и синими реками, и музыкой, и всевозможной романтикой, и новые платья в ней были, и косметика «Ланком», а не «Румяные щечки» фабрики «Новая заря», и мама была жива, и отец не получил седины в бороду, а беса, соответственно, в ребро!
Но что делать? Делать нечего. Что мы имеем, то мы имеем, как говаривал предатель Данила. Нужно одеваться и тащиться на рынок – зарабатывать хлеб насущный. Колготки теплые, носки шерстяные. Штаны простеганные, на байке. Шерстяной свитер – полинявший, зато теплый и родной! Пуховый платок взять с собой, уже на «точке» тщательно обернуть поясницу. Отвратительный зелено-лиловый пуховик. Шарф. Шапка у Вероники редкостная, сочетает удобство, тепло и красоту – ушанка на кроличьем меху. Самые стильные девчонки в таких ходят! Холодно – опусти уши, тепло – подними! Милое дело. Вероника, посмотрев в зеркало, привычно расстроилась. Во-первых, потому что она такая копна – не видно под стогом одежд девичьей фигуры, хоть ты реви! Во-вторых, потому что сглупила – оделась прежде чем обулась, теперь тяжело будет нагибаться, втискивая шерстяные лапы в сапоги. Все же справилась и с этим, кряхтя и потея. На часы взглянула – мама дорогая! Да ей же пора бежать впереди собственного визга!
