Звезды Большой Медведицы неподвижны в небе.
Но и для них пришло время.
В убежище, затерянном во льдах, слышно, как кто-то нервно барабанит пальцами по столу.
Потом вопрос, надолго повисающий в прокуренном воздухе:
— Думаете, она придет?
Ответа нет. Алюминиевые рамы окон обледенели. Снаружи идет снег. Ледник переливается голубыми сполохами.
— Кажется, я слышу волков… — бурчит один из мужчин, почесывая бороду. — А вы нет?
— Начнем, — предлагает другой, седой и высохший, как дерево после пожара. — У нас мало времени.
Женщина перестает барабанить по столу, смотрит на часы и кивает:
— И правда, начнем.
Двое мужчин достают блокноты и начинают их перелистывать.
— Как там ребята? — спрашивает бородатый.
— Растут, — отвечает она. — Скоро нужно будет выбрать.
У нее с собой штук двадцать фотографий. Она показывает их мужчинам. Фотографии мелькают в руках.
— Сколько им лет? — спрашивает высохший.
— Восемь.
Мужчина с бородой заметно нервничает: он резко вскакивает из-за стола, подходит к окну и прижимается к стеклу, как будто пытаясь что-то разглядеть в снежной буре:
— Я снова их слышу. В смысле, волков.
Высохший мужчина громко хохочет:
— Вокруг нас на тридцать километров нет ничего, кроме льда. Каких волков здесь можно услышать?
Бородатый мужчина продолжает вглядываться в снег, прижавшись к стеклу, потом возвращается за стол и в который раз смотрит на часы.
— Надо было встретиться в более доступном месте. В саду, как в тот раз.
— Она бы все равно не пришла. Ты ее знаешь. И потом… — Высохший мужчина показывает фотографию. — Эта не подходит, как нам сказали.
Женщина водит пальцем по краю чашки, затем приподнимает бровь. Больше ничто не выдает ее чувств.
— Я передумала, — говорит она, отпивая чай.
— Мне кажется, ты не можешь просто так передумать.
— Это моя обязанность.
— Но эта девочка… — Короткий костлявый палец указывает на лицо, обрамленное густыми черными волосами. — Она все-таки твоя племянница.
— Она говорит на двух языках лучше тебя. Что еще нужно, чтобы тебя убедить?
— Ты знаешь, чем мы рискуем.
— А ты знаешь зачем?
— В прошлый раз нам сказали «нет».
— Тогда она была грудным ребенком.
Долгая тишина, слышно только потрескивание поленьев в камине и завывание ветра в трубе. Мужчины мрачно смотрят на фотографии: восточные черты лица, миндалевидные глаза, светлые волосы, рыжие волосы, темная кожа, светлая кожа. Такие разные мальчики и девочки, которых что-то объединяет.
Скоро станет известно, что именно.
Стены дома трещат под толстым слоем снега. Высоко в ледяном ночном небе медленно движутся звезды.
— Не хотелось бы допустить ошибку, — снова вступает в разговор высохший мужчина.
— А ты никогда их не совершал?
— Я стараюсь. Тем более, ничего хорошего людям я не делаю. Ты знаешь.
Мужчина с бородой покашливает, намекая остальным, что не стоит ссориться. Потом говорит:
— Не надо слишком волноваться. Решать пока рано. Мне нужно знать, куда везти карту.
— А куда ты ее спрятал?
Он показывает остальным старый чемоданчик для документов.
— Этот не должны досматривать.
— Надеюсь. И даже если кто-то его заметит…
Неожиданно худой мужчина замолкает.
Снаружи слышен шум. Шаги по снегу. Сапоги. Скулят собаки. Дикий вой.
Волки.
Все трое вскакивают.
— Теперь вы мне верите? — кричит бородатый мужчина, подбегая к окну.
Он не успевает добежать: дверь дома сотрясается от удара. Входит человек. На подошвах сапог шипы, чтобы ходить по льду. Человек сбрасывает термомаску и перчатки, скидывает капюшон, обнажая густую гриву черных волос.
— Извините за опоздание… — говорит женщина с обезоруживающей улыбкой. — Мне нужно было узнать, где все начнется.
Она щелчком отстегивает шипы с подошв.
Захлопывает дверь, оставив снаружи упряжку, которую везли волки.
И говорит:
— Все начнется в Риме.
Электра находилась в ожидании.
Она уселась по-турецки, держа в руках веревку, приводящую ловушку в действие. Она замерла. Безмолвна, как окружающие ее старые шкафы в тени, один темнее другого.
Дыхание Электры замедленно и еле слышно. Пыль оседала прямо на нее, но она не обращала на это никакого внимания.
«Выходи, выходи…» — призывала она, еле заметно шевеля губами.
Она ждала, сжимая веревку и вглядываясь в темноту. Где-то далеко гудели котлы, накачивая горячую воду в батареи гостиничных комнат. Счетчики медленно тикали, каждый в своем ритме. В подвале царила пыльная тишина.
Гостиница, город — все это казалось ужасно далеким.
Не холодно.
На календаре — двадцать девятое декабря.
Это было начало. Но Электра еще ничего не знала.
Раздался еле заметный шум: Электра поняла, что мышь приближается. Цок-цок, — донесся стук маленьких лап по полу где-то в темноте.
Электра чуть натянула веревку, довольно улыбаясь: «Непобедимый запах овечьего сыра».
«Еще никто не устоял перед овечьим сыром», — всегда говорила тетя Линда, когда заходишь на кухню.
Цок-цок. И тишина. Цок-цок. И опять тишина.
Мышь понюхала воздух, осторожно следуя за ароматом.
«Почти попала в ловушку», — подумала Электра, поставив большой палец на веревку. И задала немой вопрос: «Когда же ты попадешь туда, глупая мышь?»
Она сделала простую ловушку: кусок овечьего сыра и старая коробка из-под обуви, опирающаяся на старую ручку от зонтика. Стоит дернуть веревку, и коробка упадет на мышь. Единственная проблема — в темноте сложно определить, когда мышь доберется до сыра.
