— Его зовут Блю Канари.
— Голубой, что ли?
— Не голубой и даже не синий. У него первая запись в журнале называется «Я не гей». Блю Канари — печальная (как блюз) канарейка. Английские шахтеры, когда спускались под землю, брали с собой клетку с птичкой. Если в забое появлялся угарный газ, первым делом дохла канарейка. Ну и какое у нее после этого может быть настроение?!
— М-да, депрессивный чувак.
— Вообще, конечно, странновато для мужика. Я даже думала, что он виртуал чей-то. С другой стороны, меня мрачные типы любят, у меня же «грустный дар»…
— Да, я его встретила у тебя в печальном посте, об именах.
— Он весь мой жж прошерстил, прикинь. Я по счетчику смотрела — с его айпишника триста с чем-то записей открыли. Под Новый год, когда все прогрессивное человечество бухало, он сидел и читал целую ночь. А потом завел жж, чтобы комменты оставлять, и написал штук двадцать. Опасаюсь, что маньяк.
— А чего писал? Я видела только «меня зовут Антон».
— Какую-то мутную хрень. Не могу, когда мужчина пускается в словоплетения, мне становится противно и страшно.
— Чего-то ты вообще мужиков невзлюбила. Раньше тебя больше тетки раздражали. Это от возраста, меня в сороковник тоже мужики бесили, я чувствовала, что теряю над ними власть…
— Минуточку, мне до сороковника, как тебе до полтинника, давайте не будем усугублять.
— Ну, не суть, медведь туда, медведь сюда. Скажем так, около сорока я поняла, что сама гораздо круче любого мужчины, которого знаю (кроме очень богатых, а таких среди моих знакомых немного). В тридцать постареть боялась до одури, а потом как-то отпустила вожжи и думаю: да я все равно любого из них сделаю если не этим местом, то другим. В смысле головой.
— В смысле орального секса?
— В смысле мозгов.
— Так, а потом? Прошло?
— А потом постепенно поняла, что никого «делать» не надо, ни мужчин, ни женщин.
— Я бы сказала, что это климакс.
— До климакса мне еще дальше, чем тебе до сорока…
— Язва.
— Сама такая. Короче, я поняла, что вообще не надо делить людей на мужчин и женщин.
— Подожди, я записываю…
— Ну да, не слишком блестящая идея, но до нее надо было дожить. Бери от человека то, что он может тебе дать, не больше и не меньше. Если кто-то готов дать тебе немного нежности или красоты, не стоит от него требовать ума, любви и денег. Или пошли его совсем, или не придирайся.
— А энтот Канарей мне что, интересно, может дать?
— Допустим, немного романтики?
— Рискую сблевать. У меня достаточно секса, чтобы не хотеть романтики.
— Ты уверена? В смысле не в количестве секса, а что тебе не нужно приключение. По-моему, самое время немножечко влюбиться.
— Но у меня муж.
— «Бакалейщики не в счет»!
— Ты прекрасно знаешь, что он отличный действующий муж, самый лучший из тех, что у меня были.
— С учетом того, что до него был ровно один…
— И любовник тоже лучший. Ну, из лучших.
— Нет, я не отрицаю его достоинств, но за десять лет уже как родственники, наверное, стали.
— Только не в смысле секса. Мы друг другу подходим, и это никуда не девается.
— Кроме секса, есть еще кое-что.
— Ну-ка, ну-ка, что еще есть, кроме секса?!
— Любовь.
— Помнишь песню моей (или даже твоей) юности: «Ах любовь, ты любовь, золотая лестница, золотая лестница без перил…» У нас и есть любовь. У нас страсть. У нас есть все, что нужно. Чего ты ко мне пристала, Ленка?
— Ты какая-то погасшая в последнее время, меня это беспокоит…
— …и ты хочешь об этом поговорить. Понимаю. Да, я прибавила восемь килограммов. Потому что просидела зиму за монитором. Худеть надо. Но при чем тут мужики?
— Не будешь ты худеть ради себя, интерес нужен. А ты совсем перестала кокетничать, я же вижу, как ты общаешься. Одеваешься вон по-старушечьи.
— Зато у меня сексуальные духи.
— Мухи дохнут от твоих духов. Тебя вообще люди интересуют?
— Пойми, я сейчас чувствую удивительную свободу. Я нашла способ быть счастливой — и не из-за кого-нибудь, кто может умереть или уйти, а на собственном ресурсе. Тебя при «совке» учили, что счастье в труде? Ну так они не врали.
— Уйти в работу — это известный и тупиковый путь.
— Пропущено ключевое слово «любимая».
— Уйти в работу, любимая, это известный и тупиковый путь.
— В ЛЮБИМУЮ работу. Я вот сейчас повесть пишу. Ко мне подружки приходят — у одной юный любовник, у другой женатый, у третьей просто дурак — и ни о чем другом говорить не могут. Я пять минут слушаю и тоже начинаю: «А вот у меня персонаж один…» Когда ты делаешь текст, историю, эмоцию, это такая власть над материалом, что никакие «отношения» рядом не стояли.