Однажды вечером по дороге в Ниверне ехала почтовая коляска.
Это было осенью, то есть, вернее, в конце октября 1849 года.
В этой коляске, верх которой был опущен, сидели мужчина и дама и между ними помещался прехорошенький четырехлетний ребенок.
Господину было не больше тридцати семи или восьми лет. Он был высокого роста, брюнет с голубыми глазами.
Женщине могло быть не больше двадцати пяти лет, она была блондинка с выразительным и привлекательным взглядом, хотя во взгляде ее больших черных глаз проглядывало как будто затаенное горе.
Сзади их коляски помещались два лакея.
Эти путешественники были не кто иные, как граф и графиня де Кергац, возвращавшиеся из Италии в свое прелестное имение Магни, где они хотели провести остаток осени, чтобы вернуться в Париж не раньше как в половине декабря.
Граф и графиня уехали из Парижа через неделю после их свадьбы и провели медовый месяц в Италии, на берегу Средиземного моря, в прелестной вилле, которую граф купил в окрестностях Палермо.
После этого они возвратились опять в Париж и поместились в отеле графа, в улице св. Екатерины.
Но перемена воздуха подействовала так губительно на здоровье Жанны де Кергац, что граф, опасаясь за ее жизнь, тотчас же вернулся опять в талию, где и прожил с лишком три года.
Но, наконец, они вспомнили и о своей родной Франции; желание увидеть старые родные места заставило их решиться вернуться домой.
Они доплыли на пароходе до Неаполя, проехали всю Италию, побывали в Риме, Венеции и Флоренции и возвратились во Францию через Варнский департамент — эту миниатюрную Италию. Через две недели после этого мы уже встречаем их в почтовой коляске на дороге в Ниверне, в нескольких часах езды от замка де Магни, который был куплен графом де Кергацем года три тому назад, то есть до вторичной поездки в Италию.
— Жанна, моя милая, — говорил Арман, играя белокурыми волосами маленького Гонтрана, — тебе не жалко теперь нашей виллы в Палермо, этой обетованной земли?
— О, нет! — ответила Жанна, — для меня будет везде обетованная земля, где ты будешь со мной.
Ангел мой, — говорил Арман, я так счастлив с тобой, что бог, может быть, лишит меня даже части рая.
— Если ты хочешь, друг мой, — добавил он, — то мы проведем всю осень в Магни и вернемся в Париж только в январе.
— О, как бы я хотела этого, этот город так черен… и наводит на столько ужасных воспоминаний.
Арман вздрогнул.
Бедная моя Жанна, — проговорил ласково граф, — я вижу то беспокойство, которое проглядывает теперь в твоих глазах, и я понимаю тебя.
— Нет, Арман, ты ошибаешься. Но знаешь, счастье так подозрительно и беспокойно.
И при этих словах она ласково, но как-то грустно посмотрела на Армана.
— Так как, — продолжал граф, — даже и в Палермо у тебя не раз срывалось с языка одно роковое и проклятое имя.
— Андреа, — прошептала в сильном волнении молодая женщина.
— Да, Андреа. Помнишь, как я часто повторял: «Я боюсь адских замыслов этого человека». Мне кажется, что наше счастье преследует его, как угрызение совести. Боже! Если бы он знал, что мы здесь.
— Да, — прошептала графиня, — я говорила тебе это, мой милый Арман, но я была тогда в каком-то сумасшествии, забывая, как ты благороден и силен. С тобой я могу жить повсюду, не опасаясь ничего.
— Ты права, дитя мое, — ответил ей растроганный граф. — Я силен, чтобы защитить тебя, силен потому, что бог со мной и назначил меня твоим покровителем.
Жанна бросила на своего мужа взгляд глубокой надежды, доверия и любви.
— Я очень хорошо знаю, — продолжал Арман, — что Андреа принадлежит к числу тех людей, к счастью, очень редких в настоящее время, которые подняли знамя зла на нашей земле. Знаю также и то, что его адский гений долго не унимался в борьбе со мной и что эта борьба была ужасна и жестока, но, успокойся, дитя мое, наступил час, когда и этот демон осознал, что его борьба бессильна, и этот-то час наступил уже давно для Андреа, и он оставил нас в покое, не думая больше преследовать нас.
Арман вздрогнул и опять продолжал:
— На другой день после нашей свадьбы, мой дорогой ангел, я послал этому недостойному брату через Леона Роллана двести тысяч франков, приглашая его оставить Францию и уехать в Америку, где все могло Постепенно забыться и он мог раскаяться. Не знаю, озарил ли господь бог светом душу этого человека, но, по крайней мере, моя полиция, которую я вверил на время моего отсутствия Фернану Роше, эта полиция может подтвердить, что Андреа выехал из Франции и не возвращался больше назад. Кто знает, может быть, он и умер.
— Арман, — прошептала молодая женщина, — к чему делать подобные предположения?
Вместо ответа граф нежно поцеловал ее в лоб.
— Но к чему, — продолжал он, — вспоминать о старом горе. Будем жить счастливо, заботясь о своем ребенке, помогая бедным и утешая их, насколько возможно.
Коляска продолжала быстро катиться вперед и вперед, когда вдруг ямщик громко и грубо крикнул кому-то: «Берегись!»
Этот крик невольно заставил молодых супругов прекратить их разговор и посмотреть на ту личность, из-за которой это произошло.
Посередине дороги лежал неподвижно какой-то оборванный человек.
