Петька, как обычно, заснул рано, и Наташа позвонила Мите на мобильный.
— Заехать за тобой? — Она старалась говорить как можно безразличнее.
В трубке помолчали, невзирая на посекундную тарификацию.
— Ладно, давай, — наконец отозвался Митя. Тон, как всегда в последнее время, был слегка раздраженным.
«Будто это ему, а не мне сейчас придется вылезать из теплого махрового халата и пилить через полгорода под дождем и снегом», — грустно подумала Наташа, отсоединяясь.
Она свернула густые светлые волосы в улитку — так Мите нравилось. Не глядя, вынула из комода свежее белье — попались синие трусы и белый лифчик в розовый цветочек, но Наташа без колебаний облачилась в этот чудовищный комплект. Прошли те времена, когда она каждое утро любовно подбирала белье, надеясь, что новый день принесет с собой новую романтическую встречу. Мите, знала она, глубоко безразлично, что на ней надето.
Немного попечалившись о быстротечности существования, Наташа влезла в джинсы и свитерок, махнула помадой по губам, взглянула на себя в зеркало и взбодрилась. Длинная шея, высокая грудь, узкая талия, голубые глаза и точеный нос — все эти, а также многие другие атрибуты женской красоты были на месте. И какого черта столь прекрасная дама должна исполнять роль шофера при мрачном и самовлюбленном субъекте?..
Она включила в Петькиной комнате ночник, поставила на тумбочку стакан сока, поцеловала сына в теплую щеку. Как не хотелось оставлять его одного в квартире! После минутного колебания, кляня себя за то, что она плохая мать, Наташа проверила электроприборы и газ и сдернула с вешалки куртку.
У въезда в клинику она остановилась и позвонила Мите, чтобы выходил, но жених без тени сожаления проинформировал ее, что еще не освободился.
— Если хочешь, поднимайся сюда, — сказал он так, что Наташа поняла: сам-то он хочет, чтобы она ждала в машине.
Взять, что ли, и уехать? Она отвернула солнцезащитный щиток, в кармашке которого хранилась заначка сигарет для таких неприятных случаев. Митина уверенность в том, что Наташа будет как бобик ждать его в любое время дня и ночи, ее оскорбляла.
«…Но он же нейрохирург! Он не может распоряжаться своим временем! От него зависит человеческая жизнь! — Чередуя такие пафосные рассуждения с глубокими затяжками, Наташа попыталась себя успокоить. — Я должна понимать, что для Мити важнее всего его работа, что он необыкновенный, талантливый человек!..»
Когда сигарета кончилась, она уже гордилась собой, как верной и заботливой соратницей и даже немножко музой великого ученого.
Она разогнала машину и резко затормозила в сантиметре от шлагбаума, одновременно нажимая на клаксон. Из будки высунулся молодой охранник и вразвалочку направился к ней. Наташа ухмыльнулась и опустила боковое стекло. Они с этим охранником были старые друзья и каждый раз спорили о том, можно Наташе без пропуска проезжать на территорию клиники или нет. Конечно, она могла бы сунуть ему рублей пятьдесят и с ветерком прокатиться мимо поста, но не хотелось портить уже сложившиеся отношения деньгами.
— Куда же вы, девушка, на ночь глядя? — протянул охранник, бросив на нее весьма томный взгляд.
У Наташи был здоровенный, но далеко не новый джип, поэтому охранник относился к ней без особого пиетета.
— Клинику взрывать, — огрызнулась она.
— Ну-ну! И где же ваша бомба?
— Да перед тобой. Я же секс-бомба, не видишь разве?
Охранник засмеялся и замахал руками:
— И даже не просите! Ни за что! Я не могу пропустить на вверенный мне объект снаряд такой разрушительной силы! Разве что попробую разминировать…
— Лучше специалистов вызови, а то подорвешься, — посоветовала Наташа.
— Ты скажи своему, пусть тебе пропуск сделает, — уже спокойно сказал охранник. — Сейчас-то ладно, никого нет, а если днем приедешь, мужики тебя не пропустят.
— Скажу.
— И поставь тачку поближе, я пригляжу, чтобы наши дорогие пациенты ненароком колеса тебе не скрутили. У них же это на уровне спинного мозга.
Наташа угостила его сигаретой. Этот дурацкий треп странным образом поднял ей настроение.
Следуя указаниям охранника, она оставила машину почти у самого шлагбаума, и теперь предстояло еще полкилометра шлепать по территории клиники. Фонари горели тускло, выхватывая из темноты углы тоскливо-желтых корпусов; большинство окон были уже темны, а те, что светились, мерцали нехорошим снежно-белым светом. Сразу становилось понятно, что за этими окнами — смерть и несчастье. Дороги не было видно совсем, несколько раз Наташа ступала в глубокие лужи, и оставалось только догадываться, во что превратились ее новенькие белые, с синей полосой, кроссовки «Рибок». Чувство благодарности к охраннику быстро сменилось ненавистью.
Было грустно и страшно вот так идти одной, и ей оставалось только подбадривать себя предвкушением того, как они с Митей обратно пойдут вместе, взявшись за руки, как Ганс и Гретель в волшебном лесу, и это сблизит их и заставит еще сильнее любить друг друга.
Наконец она добралась до нужного корпуса. Подергала ручку двери и выругалась. Дверь, конечно, оказалась уже запертой, теперь нужно звонить, долго ждать, потом объяснять санитарке, что она к Дмитрию Дмитриевичу Миллеру, выносить презрительные взгляды… Потом ждать, пока санитарка, превосходно знающая ее в лицо, будет звонить Дмитрию Дмитриевичу и интересоваться, действительно ли он знаком с Натальей Кузнецовой.