Это происходило в Китае, вскоре после нашествия татар. Я называю татарами то полчище разбойников с плоскими носами, которое во главе со своим вождем перескочило в один прекрасный день через великую стену (о! это был поистине прекрасный день!) и ринулось на империю Конфуция, чтобы разодрать ее в клочки; поскольку эти скоты страшно изголодались, обычные ресурсы не могли их удовлетворить. Были введены новые налоги, и введены они были на все решительно. Китаец не мог шагу ступить, слова сказать, даже воды напиться, чтобы не заплатить какую-нибудь подать. Он платил за то, что у него есть голова, глаза, легкие; другими словами, его обложили данью за каждую дверь, за каждое окно. Воздух достиг цены непомерной. Еще один сантим, и только богачи могли бы позволить себе прихоть дышать; воздух стал бы предметом роскоши. Но уже и тогда человек из народа, который едва зарабатывал на пропитание, жилье и одежду, рабочий, обремененный многочисленным семейством, не мог себе этого позволить; у него не хватало денег на то, чтобы дышали его жена и дети. У него был неочищенный рис — это было доступно, — вода и солома; но этого было недостаточно: он нуждался в солнце, он нуждался в воздухе, а солнце и воздух так вздорожали, что он вынужден был обходиться без них.
Что же сделал тогда китаец? Китаец изобретателен: в цивилизации он далеко опередил нас; он знал порох еще в те времена, когда мы убивали друг друга дубиной; он умел печатать, когда мы еще не умели читать. Что же он сделал? Революцию? Увы! Революцию не сделаешь в любой день. Он проявил изобретательность, не выходя из рамок законного порядка. Закон требовал такую-то сумму за каждое окно: он забил окна. Закон занялся табачной торговлей: отныне в семье выкуривали не больше одной трубки; дым передавался изо рта в рот. Закон требовал подати с двери: китаец забил двери и выходил из дому только через трубу. Закон, наконец, взимал налог с человеческой головы, как раньше с головы скота: китайцы стали заживо хоронить себя. Нуждающаяся семья, состоявшая, например, из восьми членов, сокращалась до одного, двух, трех, четырех человек, в зависимости от ее возможностей; остальные прятались под мебелью, в больших чанах, в бочках; а не то приказывали замуровать себя в стену, чтобы стать недвижимыми и избежать таким образом подушной подати. Когда налоговые агенты являлись, чтобы произвести перепись, они бывали вынуждены менять все расчеты и сводить их почти к нулю. К тому же им еще приходилось пролезать через трубу. Это их оскорбляло.
Таким образом, китаец перестал платить налоги, но по-прежнему уважал законный порядок и оставался хорошим гражданином и хорошим китайцем.
А к чему привела невозможность взимать налоги?
Этого я не знаю. Дальше мои изыскания не пошли; когда я найду ответ, я немедленно вам сообщу. А пока согласимся в том, что все мы много счастливее китайцев. Ничего подобного мы во Франции не видим. Не правда ли?
«Карикатура», 8 декабря 1831 г.
