Рассказывали мне: вышел русский генерал-беженец на плас де ла Конкорд,
посмотрел по сторонам, глянул на небо, на площадь, на дома, на магазины, на
пеструю говорливую толпу, - почесал в переносице и сказал с чувством:
- Все это, конечно, хорошо, господа. Очень даже все это хорошо. А вот…ке
фер? Фер то ке?
Генерал – это присказка.
Сказка будет впереди.
* * *
Живем мы, так называемые ле рюссы самой странной на другие жизни не похожей
жизнью. Держимся вместе не взаимопритяжением, как, например, планетарная
система, а вопреки законам физическим – взаимоотталкиванием. Каждый лерюсс
ненавидит всех остальных, столь же определенно, сколь остальные ненавидят его.
Настроение это вызвало некоторые новообразования в русской речи. Так, например,
вошла в обиход частица «вор», которую ставят перед именем каждого лерюсса.
- Вор-Акименко, вор-Петров, вор-Савельев.
Частица эта давно утратила свое первоначальное значение и носит характер не то
французского «le» для обозначения пола именуемого лица, не то испанской
приставки «дон».
- Дон-Диего, дон-Хозе.
Слышатся разговоры:
Вчера у вора-Вельского собралось несколько человек. Был вор-Иванов, вор-Гусин,
вор-Попов. Играли в бридж. Очень мило.
Деловые люди беседуют:
- Советую вам привлечь к нашему делу вора-Парченку. Очень полезный
человек.
- А он не того… Не злоупотребляет доверием?
- Господь с вами! Вор-Парченко? Да это честнейшая личность! Кристальной
души.
- А может быть лучше пригласить вора-Кусаченко?
- Ну, нет, этот гораздо ворее.
Свежеприезжего эта приставка первое время сильно удивляет, даже пугает.
- Почему вор? Кто решил? Кто доказал? Где украл?
И его больше пугает равнодушный ответ.
А кто ж его знает – почему, да где.… Говорят вор, ну и ладно.
- А вдруг это неправда?
- Ну вот еще! А почему бы ему и не быть вором?
И действительно – почему?
* * *
Соединенные взаимным отталкиванием лерюссы, определенно разделяются на две
категории – на продающих Россию и на спасающих ее.
Продающие живут весело. Ездят по театрам, танцуют фокстроты, держат русских
поваров, едят русский борщ и угощают им спасающих Россию. Среди всех этих
ерундовых занятий совсем не брезгают своим главным делом, и если вы захотите у
них справиться, почем теперь и на каких условиях продается Россия, вряд ли
смогут дать толковый ответ.
Совсем другую картину представляют собой спасающие. Они хлопочут день и ночь,
бьются в тенетах политических интриг, куда то ездят и разоблачают друг друга.
К «продающим» относятся добродушно и берут с них деньги на спасение России.
Друг друга ненавидят бело-каленной ненавистью.
- Слышали – вор Овечкин какой оказался мерзавец! Тамбов продает.
- Да что вы! Кому?
- Как кому? Чилийцам.
- Что?
- Чилийцам – вот что.
- А на что чилийцам Тамбов дался?
- Что за вопрос! Нужен же им опорный пункт в России.
- Так ведь Тамбов то не Овечкинский, как же он его продает?
- Я же вам говорю, что он мерзавец. Они с вором Гавкиным еще и не такую
штуку выкинули: можете себе представить – взяли да и переманили к себе нашу
барышню с пишущей машинкой, как раз в тот момент, когда мы должны были
поддержать Усть-Сысольское правительство.
- А разве такое есть?
- Было. Положим недолго. Один подполковник – не помню фамилии – объявил
себя правительством. Продержался все таки полтора дня. Если бы мы его
поддержали во время, дело было бы выиграно. Но куда же сунешься без пишущей
машинки. Вот и проворонили Россию. А все он – вор Овечкин. А вор Коробкин –
слышали? Тоже хорош! Уполномочил себя послом в Японию.
- А кто же его назначил?
- Никому не известно. Уверяет, будто было какое-то
Тирасполь-Сортировочное правительство. Существовало оно минут пятнадцать,
двадцать, так… по недоразумению. Потом само сконфузилось и прекратилось. Ну а
Коробкин как раз тут как тут, за эти четверть часа успел все это обделать.
- Да кто же его признает?
- А не все ли равно. Ему главное нужно было визу получить – для этого и
уполномочился. Ужас!
- А слышали последние новости? Говорят, Бахмач взят!
- Кем?
- Неизвестно.
- А у кого?
- Тоже неизвестно. Ужас!
- Да откуда же вы это узнали?
- Из радио. Нас обслуживают два радио – советское «Соврадио» и
украинское «Украдио». И наше собственное первое европейское – «Переврадио».
- А Париж как к этому относится?
- Что Париж! Париж известно, как собака на Сене. Ему что.
- Ну, а скажите, кто-нибудь что-нибудь понимает?
- Вряд ли. Сами знаете – еще Тютчев сказал, что «умом Россию не понять»,
а так как другого органа для понимания в человеческом организме не находится,
то и остается махнуть рукой. Один из здешних общественных деятелей начал,
говорят, животом понимать, да его уволили.
- Н-да-м…
* * *
- Н-да-м…
Посмотрел, значит, генерал по сторонам и сказал с чувством:
- Все это, господа, конечно, хорошо. Очень даже все это хорошо. - А вот
ке фер? Фер-то ке?
Действительно – ке?
