Не люблю свою бабушку. Помню, почему, хорошо помню.
Утро… раннее утро – проснуться на балконе, под вопросительный свист иволги в тополях. Зажмуриться под одеялом… И вот – что-то, что-то совсем рядом, в голове – взрыв красок, и звуков, и запахов – что-то яркое и невообразимо прекрасное… подбрасывает с кровати, добежать до комнаты, донести, не расплескать… сейчас я ЭТО сделаю!
«Карина, иди завтракать…»
Что это было? Картинка? стишок? Зачем я так бежала в комнату? За красками или за ручкой с обрывком бумаги? Не помню. Не помню. Оно удрало, вспугнутое дребезжащим голосом, оставив только яркий скользкий хвост в голове, – не поймать! Не поймать и не поделиться…
Так и ношусь за разноцветным хвостом, мелькнет, поманит, – вот оно, совсем рядом… И опять – мимо, кажется, поймала – а не то, совсем не то… Обрывки, огрызки… Не поделиться, не показать, таскать в себе. Хвост колючий, яркие иголочки, вспыхивая, вонзаются в сердце, больно.
Раз иголочка… лужа прозрачной воды на весеннем болоте, прошлогодние веточки брусники, как драгоценные камни, впаянные в кристально-прозрачное стекло…
Рыжий огромный пес, Красный Волк – он приходит только зимой, всегда один, всегда на пустыре, всегда на колючем ветру… трусит, нагнув огромную гордую голову…
Крошечный сердолик, вмурованный в бетонный столб, кровавая сверкающая капля на унылом сером…
Низкорослые ромашки, бьющиеся на ветру среди гальки, а дальше – рыжий обрыв и свинцово-зеленое море…
Саранка над водопадом.
И совсем другие ромашки, без лепестков, пробившиеся сквозь утоптанный торф во дворе, раздавленные множеством ног, – и их запах, и снова весна.
Иголочки, иголочки… как их вытащить, в какой сюжет завернуть, чтобы не было так больно?
След раздавленного таракана на стене в комнате подруги, – почему-то – ультрамариново-синий, наводящий на нас панический ужас…
Искореженные лиственницы и крик вороны, и нетронутый снег.
И аэропорт в Хабаровске… уже зеленый парк, а у нас еще снег лежит, и вечер, пахнущий землей, и слова, почему-то заставляющие сладко ныть сердце. Благовещенск… Советская Гавань… Магадан… Мне – в другую сторону.
Подмосковные дачи, я иду к подружке на день рожденья, теплый летний день. Почему мне так странно? Вот, я иду к подружке, – и это странно, чудно, почти волшебно…
Багатаж… Слева – курумник, справа – спуск в долину, кедры и ива, сумерки, группа туристов за спиной. «Дома! Я наконец-то пришла домой…» И хочется плакать, и – невыносимое счастье, и – благодарность заартачившемуся коню – привел в чувство, не дал раскиснуть…
Рассвет. Серый свет вламывается в узкую долину, мы пили всю ночь, может, в этом дело? Что швыряет меня на колени в мокрую траву, почему – так трясет, почему кажется, что сейчас разорвет на части? «Спасибо, спасибо»… – хозяевам, богам, Богу, всем, всему – за то, что показали, что дали увидеть… И – выворачиваясь наизнанку от благодарности – обещание нарисовать, обязательно нарисовать, потому что такое – нельзя только для себя…
Не нарисовала. Не смогла. Еще одна заноза…
Засохшая роза в стеклянном стакане с чистой водой. Нервные блики плавающей свечки в темноте. Свеча погаснет, вспыхнет электрический свет, – и это волшебство пропадет навсегда. Навсегда. И никто не увидит.
Мишка. Смотреть, просто смотреть, запоминать его лицо, и его движения, и его улыбку, и мальчишеский смех… И как он сидит в седле, и как управляется с конем – он родился для этого, и он это знает. Теплый колючий комок в груди, – любовь, и еще раз любовь, и счастье, – просто смотреть… А потом муж, рассматривая фотографии: «Обыкновенный юный гопник», и я бормочу в ответ: «Он очень красивый…» На фотографии не остается главного… не остается жизни, хлещущей через край, и радости от жизни, на фотографии не видно, что Мишка – ЖИВОЙ… Не поделиться, не рассказать… еще одна сверкающая иголочка ввинчивается все глубже…
Лежу на животе в мокром папоротнике, покрывшем скалу, рядом маленький ручеек, бежит и падает вниз, – к огромным одиноким деревьям в серых веревках лиан, в душный туман, понимающий щупальца от далекой теплой земли… почему-то на краю скалы – дверь, простая деревянная дверь, подгнившая, перекошенная, слегка приоткрытая… ручей протекает в нее и, разбиваясь на тонкие струйки, замедляясь, цепляясь за камни, – по капле падает вниз, в глухую тишину тропического леса… А что будет, если я – через эту дверь? так же, как этот ручеек? в ватную тишину – кап… кап… приглушенно-звонко, далеко… А впрочем, неважно, – все это снится…
Влажная жаркая ночь, запах плесени и цветов, темный провал с одной стороны дороги, темный горб горы – с другой, и еще одна гора, ослепительно-белая под луной – уже позади. Липкий пот, и липкий страх, и липкий шум реки далеко внизу. Это где-то здесь. Эта скала, и эти деревья, и эта дверь – где-то здесь, рядом, совсем рядом! Как под гипнозом – шаг к обрыву… «Кари!» – кричат мне, и машут руками, я возвращаюсь, бутылка наклоняется над единственным пластиковым стаканчиком, смех, мягкая речь, бессмысленная, как музыка, мы садимся в машину и едем дальше, дальше…
