Картинки похождений бравого солдата Швейка

Иозеф Швейк как раз массировал себе колени оподельдоком, когда его служанка, старая пани Мюллерова, пришла с известием, что убили эрцгерцога Фердинанда. Они долго и подробно толковали о том, как изрешетили Фердинанда и как террорист по этому случаю был шикарно разодет. Затем Швейк оделся и отправился в трактир «У чаши».

В трактире «У чаши» сидел всего один посетитель, агент тайной полиции Бретшнейдер. Трактирщик Паливец мыл пивные кружки, а Бретшнейдер тщетно пытался завязать с ним серьезный разговор. «Когда-то здесь висел портрет государя императора», — сказал Бретшнейдер. «Ваша правда, — ответил пан Паливец, — висел. Да только его обделали мухи, так я его забросил на чердак».

В этот момент вошел Швейк и заказал кружку черного пива, пояснив: «В Вене сегодня тоже траур». В глазах Бретшнейдера сверкнула надежда. Швейк же, изрядно отхлебнув из кружки, продолжал: «Вы думаете, государь император это так оставит? Плохо вы его знаете. Война будет, как пить дать, больше я вам ничего не скажу!» Бретшнейдер тут же встал и сказал: «Пройдемте со мной в коридор!»

В коридоре Бретшнейдер со всей торжественностью предъявил свой полицейский значок с императорским орлом и объявил, что Швейк арестован. Швейк пытался было объяснить, что господин по всей видимости ошибается — он никого не оскорбил, ни в чем не виноват. Но Бретшнейдер настаивал на своем — Швейк, мол, совершил государственную измену, а посему он его арестует и отведет в полицейское управление.

Затем Бретшнейдер предъявил своего орла пану Паливцу и весело сообщил, что вечером придет и за ним. «А я-то причем? Меня за что? — сетовал Паливец. — Уж я, кажись, был куда как осторожный!» — «За то, что вы сказали, что мухи энтоготого на государя императора!» Передавая дела плачущей жене, Паливец утешал ее: «Не реви! Чего уж мне могут сделать из-за обделанного государева портрета!»

Швейк покинул трактир «У чаши» в сопровождении агента тайной полиции Бретшнейдера. Когда они входили в ворота полицейского управления, Швейк обронил: «Славно время провели!» Так с непередаваемым очарованием и лучезарной улыбкой вступил Швейк в мировую войну. И будущее покажет, что, предсказывая ее близкое начало, он оказался абсолютно прав.

Когда в полицейском управлении Швейка посадили в камеру, он нашел там компанию из шести человек. Пятеро сидели за столом, и Швейк одного за другим стал расспрашивать, за что их арестовали. «Из-за Сараева!» — «Из-за Фердинанда!» — «Из-за убийства пана Фердинанда!» Только шестой, державшийся в стороне от остальных, — чтобы на него, упаси боже, не пало подозрение, — сказал, что сидит за попытку прикончить одного кулака из Голиц.

Швейк подсел к компании заговорщиков, которые уже в десятый раз рассказывали друг другу, как они влипли в эту историю. У одного из них еще сегодня от ужаса стояли торчком все волосы и была всклокочена борода, так что его голова напоминала жесткошерстого пинчера. Он-де сидел в ресторане с каким-то незнакомым господином, который все спрашивал, интересует ли его сараевское убийство. «Абсолютно не интересует, — ответил он. — Если кого где убьют, то это дело суда и полиции! А у меня писчебумажный магазин!» Арестовали его немедленно.

Швейк счел нужным произнести несколько слов в утешение: «Дело наше — табак. На кой черт тогда полиция, если не для того, чтобы наказывать нас за длинные языки… Вот когда-то в армии мы пристрелили собачку господина капитана. Выстроил он нас, а сам давай расхаживать перед строем: «Негодяи, кроет, мошенники, шакалы, на лапшу вас изрубить!» А ведь речь-то шла всего о собачке. Так что, стало быть, тут уж надо нагнать хорошего страху! Чтобы траур по господину эрцгерцогу был честь честью».

Конвоир отвел Швейка на допрос. Господин с холодно-официальным выражением лица бросил на Швейка кровожадный взгляд и сказал: «Идиота мне тут из себя не стройте!» — «Я тут не при чем, — ответил Швейк, — меня еще на действительной официально признали идиотом!» — «В политических кругах у вас знакомые есть?» — «Есть, ваша честь, как же, есть. Я, изволите ли знать, «сучку» покупаю, ну «Народную политику», знаете…» — «Вон!» — заорал на Швейка господин советник.

Через некоторое время Швейка опять вызвали на допрос. «Признаетесь во всем?» — сурово спросил господин советник. «Если ваша честь желают, чтобы я признался, то я признаюсь. Мне от этого вреда быть не может», — мягко ответил Швейк. После этого строгий господин дал Швейку подписать какую-то бумагу и сказал: «Утром вас отвезут в суд!» — «Во сколько, ваша милость, чтобы я еще, господи Иисусе, ненароком не проспал?» — спросил Швейк благодушно. «Вон!» — во второй раз заорали сегодня на Швейка.

Когда Швейк вернулся, товарищи по заключению засыпали его вопросами, на которые Швейк дал ясный и вразумительный ответ: «Только что я признался, что видно это я убил эрцгерцога Фердинанда!» И укладываясь на койку, добавил: «Вот глупо, что у нас нет будильника!» Однако утром его разбудили и без будильника, и ровно в шесть «черный ворон» уже повез Швейка в суд. «Ранняя пташка далече долетит», — изрек Швейк мудрую чешскую пословицу, обращаясь к спутникам в тюремной карете.