Калинин

Бог и царь — эти понятия у маленького Миши Калинина сливались воедино. Оба они, и бог и царь, были где-то далеко, и оба они все могли. Когда шел дождь, Мария Васильевна, мать Миши, радостно крестилась и говорила: «Бог послал». Когда же на поля обрушивалась засуха, Мария Васильевна тоже крестилась и горестно вздыхала: «За грехи бог наказывает». За какие грехи бог отнимал урожай, Миша не знал, да и пока еще не задумывался над этим. Не задумывался он и над тем, зачем богу понадобилось, чтоб Калинины жили в крохотной семиаршинной избушке на краю деревни, имели корову Буренку и престарелого коня Сивку, да еще небольшую полоску земли, хлеба с которой не хватало даже до весны.

Избушку отец купил за тридцать шесть рублей, когда вернулся с военной службы, у такого же бедняка солдата, как и он с ал» Миша хорошо помнил этот день. Они с матерью были дома, каждый занимался каким-то своим делом. Дверь вдруг распахнулась, и в избу вошел мужчина с коротко остриженными волосами. Мать вскрикнула и, прижавшись к его груди, заплакала. Потом отец — оказывается, это был отец — погладил Мишу по голове и стал разбирать свой вещевой мешок. Много нашлось там всякой всячины: и ремень, и платок для матери, и катушка ниток. Но особенно понравилась Мише сапожная щетка, мохнатая, пахнущая ваксой, и еще зеркальце, перед которым отец брился.

Вскоре по приезде Иван Калиныч-меньшой, так звали Мишиного отца, учинил раздел имуществе с Иваном Калинычем-большим — своим родным братом. И достались меньшому лошадь со сбруей, корова да овца. Строения же перешли к Ивану-большому.

Вот тогда-то и приобрел отец избушку на краю деревни, почти на самом берегу прохладной и быстрой речки Медведицы.

Добрый отец у Миши, хоть и хмурый. И мать хорошая: зря не отругает, не отшлепает. С ней всегда легко и радостно. Отец дома бывает редко. То пашет, то навоз возит, а зимой на несколько месяцев сряду уйдет на отхожие промыслы — «топором стучать».

Плохо, конечно, когда батьки дома нету, зато уж возвращение его — настоящий праздник! Помолодевшая мать спешит растопить печку, сготовить что-нибудь повкуснее, поставить на стол все, что есть в доме. Потом семья долго пьет чай вприкуску с сахаром, который отец торжественно извлекает из заплечного мешка.

Интересный рассказчик батька. Новостей у него всегда хоть отбавляй. И про дальние страны он знает, где совсем не бывает снега, и про море, которому нет конца и края, и про страну, где будто бы живут совсем-совсем черные люди, которые всегда ходят голые. Миша с восторгом смотрит отцу в рот: откуда он все это знает? Нет, конечно, батька — самый умный человек в мире!

Но такие разговоры велись не часто. Чаще речь заходила о нужде да о хлебе. Взгляд у отца тускнел руки опускались. Мать же успокаивала: «Бог милостив, не пропадем». А Миша думал: «Вот выросту большой, поеду к царю, да и расскажу про батькину нужду. Царь все может. Неужто не захочет помочь?»

И вдруг новость: царя убили. Как это, царя — и вдруг убили? Кто его убил, и разве можно его убить? Кому ж теперь жаловаться?

Дернул мать за юбку.

— Что ль, теперя совсем царя не будет?

— Будет. Другого поставят.

Другого… Какой он, этот другой?

Подробности рассказал отец, когда вернулся с очередных отхожих заработков. Царь Александр II проезжал в карете по набережной Екатерининского канала в Петербурге, когда какой-то человек швырнул в него бомбу. Бомба взорвалась, но царя не задела. Царь вышел из кареты, и тут в него бросили вторую бомбу. Умирающего императора отправили во дворец, где он и скончался.

Мать, скорбно поджав губы, крестилась.

— Освободителя-то! Боже ж ты мой!..

Кого и от чего освободил царь, Миша не знал. Но все равно было жалко этого всемогущего властелина, которого убили «лихие люди».

Но думать-то Мише особенно некогда. Мать уж занялась по хозяйству, а тут годовалая сестренка расплакалась, надобно утешить. Наденька любит брата, и Миша ее любит. Только ведь и побегать хочется.

Иной раз пойдет в лесок с ребятами — Надю на руках тащит. А там игры затеют — Надю в кусты положит и заиграется. Потом вспомнит: «Где ж сестренка-то!» Бегает, ищет…

В лес не часто приходилось выбираться, да и на речку тоже, хоть та и за домом течет. Ну как тут пойдешь! Надо за скотиной присмотреть, навоз в поле вывезти, матери в чем помочь… За день так умаешься, что и ложка за ужином из рук валится.

Когда Мише пошел девятый год, отец решил учить его грамоте. Жил в Верхней Троице крестьянин-старик, как и Иван Калиныч, отставной солдат. Жил одиноко, в большой избе, топившейся по-черному. Вот к нему в учение и определил отец Михаила.

Кроме него, еще человек двадцать к солдату ходили. Родители за ученье платили ему рубль за зиму да еще кормили по очереди.

Солдат добросовестно отрабатывал рубли и прокорм, заставляя учеников возможно громче зубрить азбуку. Каждый, кто проходил мимо, мог убедиться в старании учителя: гул из избы доносился неимоверный. Нерадивых солдат лупил указкой по чем попало. Щуря глаза от едкого дыма, Миша твердил непонятные слова, похожие на заклинания бабки-заговорщицы: «Аз, буки, веди, глаголь, добро…» Все бы хорошо, но почему «добро» и «аз» надо читать «да»? При всех недостатках такой учебы за три месяца Миша выучил буквы, освоил двойные и тройные слоги и уж начал было складывать слова.