12 мая 1942 года на станции Алтынай, что находится в ста пятидесяти километрах восточнее Свердловска, появились человек пятьдесят мужчин с вещевыми мешками за плечами. Они прошли мимо бородатого деда, степенно поздоровавшегося с ними, и направились к административному зданию.
— Вишь, у нас тут войска собираются, — сказал дед подбежавшему внуку. — Вчерась пришли, нонче и, по всему видать, ишо подойдут!
— А из чего они стрелять будут? — спросил веснушчатый мальчуган, целясь из палки, как из винтовки.
— Кто же их знает? Может, с пушек, а может, с аэропланов… — начал дед, но внук сорвался с места и догнал призывников.
— Дяденьки, а вы из чего по немцам стрелять будете? Мужчины заулыбались:
— Из рогаток!
— А ты часом не шпион?
Бывший учитель Фазлутдинов погладил мальчугана по голове.
— Много будешь знать — быстро состаришься.
— Военная тайна?! — понимающе сморщился пацан и помчался к деду.
Не знал он, что тайной это было и для самих призывников. Лишь через несколько дней они узнали, что часть именуется 8-й истребительной бригадой. А уж о специфике этого рода войск не знали даже бойцы, побывавшие в боях.
На другой день после прибытия Фазлутдинова вызвали в штаб:
— Нужна бумага. Вы учитель. Не поможете достать хотя бы школьных тетрадей?
Лутфей Сафиевич ответил утвердительно, радуясь в душе, что сможет помочь формирующейся части.
В родное Сухоложское районо поехали вместе с комиссаром артиллерийского полка Полтавцевым. Возвращались с пачками тетрадей и классных журналов. Комиссар был доволен. А Фазлутдинов сидел, задумавшись. Мог ли он, учитель, предположить, что в школьные тетради вместо задач и упражнений будут записываться скупые слова и цифры, отражающие жизнь военной части, а в журналах, где ставились школьные отметки, штабные писари тусклым языком напишут о ярчайших событиях — победах и поражениях, о героизме и утратах…
Он думал об этом и потом, когда укладывался спать в алтынайской казарме, где клопы и блохи не давали покоя. Их били, насмешливо называя фашистами. А настоящие фашисты, оставляя кровавый след и пожарища, продвигались все дальше и дальше в глубь советской земли.
Формировавшаяся часть росла на глазах. Будущие бойцы, прибывшие группами по тридцать — пятьдесят человек, быстро перенаселили небольшую станцию и близлежащую деревню Ирбитские Вершины. В начале июня для дальнейшего формирования бригада была передислоцирована в город Тюмень и расположилась неподалеку от вокзала, на стадионе.
Стадион, который еще недавно гудел от азарта болельщиков, словно провод высокого напряжения, сейчас был усеян людьми в гимнастерках. Трава футбольного поля, привыкшая к быстрым бутсам, познала неторопливую тяжесть солдатских сапог.
Праздничный накал спортивного поединка, удары по мячу, которые заставляли его вычерчивать над полем параболы, судейские свистки и вторящие им крики с трибун, — все это стремительно отодвинулось в прошлое, в ту жизнь, которая называлась мирной. И хоть было в ней порой нелегко, но те огорчения, горести, беды казались ничтожными по сравнению с этой всеобщей бедой под названием «война».
Примерно так думал Георгий Халтурин, дымя папиросой во время короткого перекура между строевыми занятиями. Он махнул рукой, стряхивая пепел, и по спине пробежал огонек боли — память об осколке. Георгий невольно сморщился, вспомнив вой немецкого снаряда. Доли секунды не хватило ему, чтоб лечь. Успел только пригнуться и упал уже без сознания.
А было так. Приехал за пополнением в штаб полка, который начали обстреливать: фашистам удалось запеленговать полковую радиостанцию. Пока выводили в укрытие оторопевших, растерявшихся — впервые попали под обстрел — молодых солдат, противник успел пристреляться. Хорошо хоть сумел вывести «молодняк». Уходил последним. Тут и завыло над самой головой… Надо было падать плашмя. Опоздал. И спину разворотило осколком. Задело и голову.
Когда на короткое время пришел в себя, появилось такое ощущение, что оторвало ноги. Потянулся за пистолетом, который вместе с планшеткой валялся неподалеку. И застрелился бы — не обвисни рука от боли, как плеть.
В госпиталь попал в тяжелейшем состоянии. Осмотрев Георгия, усталый хирург потер рукой глаза, воспаленные от постоянного недосыпания, и тихо сказал: «Думаю, что его песня спета». Халтурин был без сознания и не мог этого слышать. Зато услышал фельдшер, доставивший его в госпиталь. Он передал оброненные хирургом слова командованию штаба, которое представило Георгия Халтурина к ордену Красной Звезды посмертно.
Товарищи по оружию уже говорили о Георгии в прошедшем времени, а он в первую минуту, как пришел в сознание, ощутил нереальность происходящего: Христос, обвисший на кресте, торжественные лики святых, ангелы в белоснежных ризах. Он лежал в эвакопункте, размещенном в Купянской церкви. Попытался встать, и жуткая боль в спине возвратила память…
Получив первую медицинскую помощь, Халтурин был вывезен вместе с другими ранеными в Челябинск. Здесь, в госпитале, медики каждый раз ругались, обрабатывая его рану, которая в длину была тридцать два, а в ширину восемь сантиметров: «Весь запас стрептоцида — на одного человека!» Но в душе радовались, видя, как молодой лейтенант возвращается к жизни. Он лежал на животе, руками мог шевелить лишь в локтях, однако как только дело пошло на поправку, начал делать зарядку. И через пять месяцев сумел не только подняться, но и вернуться в строй…