I
Смерть Мирабо — Его личность — Национальное собрание в 1791 году — Партия — Главные вожди — Народные общества — Лафайет
Я намерен писать историю небольшого числа людей, которые были поставлены волею Провидения в центре величайшей драмы Нового времени; люди эти соединяли в себе идеи, страсти, ошибки, добродетели целой эпохи.
Никогда, быть может, столько трагических событий не совершалось в такое короткое время: за слабостями тут же следовали ошибки, за ошибками — преступления, за преступлениями — казни. Никогда еще нравственный закон не получал более блистательного подтверждения и не мстил за себя с большей жестокостью.
Беспристрастие истории не похоже на беспристрастие зеркала, дело которого только отражать предметы; это беспристрастие судьи, который видит, слушает и решает. Летопись — не история; чтобы история заслуживала свое название, ей нужна совесть, потому что потом история становится совестью человеческого рода. Рассказ, оживленный воображением, обдуманный и проверенный разумом, — вот история, как ее понимали древние; образчик такой истории намерен представить и я.
Мирабо умер. Народ толпился около дома своего трибуна, как будто ожидая вдохновения даже от его гроба, но этого вдохновения уже не мог бы дать и живой Мирабо. Гений его поблек пред гением революции, увлекаемый в неминуемую пропасть той самой колесницей, которую он сам пустил в ход. Последние сообщения, сделанные им королю, свидетельствуют об ослаблении его умственных способностей. Его советы отличаются изменчивостью, нескладностью, почти наивностью. То он видит спасение монархии в церемонии, которая должна сделать короля популярным; то хочет купить рукоплескания трибун и думает, что с ними будет предана ему и вся нация. Ничтожность средств к спасению представляет резкий контраст с растущей громадностью опасности. В идеях Мирабо господствует беспорядок. Становится понятным, что вся его сила заключалась в страстях, им возбужденных, и что, когда у него не стало силы ни ими управлять, ни с ними расстаться, он им изменил.
Поэты говорят, что облака принимают форму тех стран, по которым проходят, а опускаясь на горы, долины и равнины, сохраняют на себе их отпечаток и несут его к небесам. Эти слова составляют верное изображение некоторых людей, обладающих, так сказать, коллективным гением, который формируется сообразно эпохе и воплощает в них всю индивидуальность данной нации. Мирабо был одним из таких людей. Он не изобрел революции, но провозгласил ее. Он явился, и в нем она приобрела форму, страстность, язык, которые дают возможность, обращаясь к толпе, прямо указать на предмет и назвать его по имени.
Мирабо родился в старинной дворянской семье, которая происходила из Италии, но впоследствии бежала и поселилась в Провансе. Основатели этой фамилии были тосканцы. Фамилия Мирабо находилась в числе тех, за изгнание и преследования которых Дант в суровых стихах упрекает свою родину Флоренцию. Кровь Макиавелли и беспокойный дух итальянских республик были свойственны всем представителям этой фамилии. Пороки, страсти, добродетели — все у них выходило за пределы общего уровня. Женщины отличались или ангельскими свойствами характера, или развратом, мужчины — или высокими качествами, или распущенностью. В самой интимной переписке этих людей заметен колорит героических языков Италии. Предки Мирабо говорят о своих домашних делах, как Плутарх говорил о раздорах Мария с Суллой, Цезаря с Помпеем. Уже и тут видны великие люди, вовлеченные в малые дела.
Воспитание Мирабо было сурово и грубо, как рука его отца. Рано поступив на военную службу, Мирабо из армейских нравов того времени заимствовал лишь наклонность к разврату и игре. Молодость его прошла в государственных тюрьмах, уединение в которых распалило страсти. Выйдя из тюрьмы, Мирабо по совету отца сделал попытку, не совсем легкую, устроить свой брак с девицей Мариньян, богатой наследницей одной из крупных фамилий Прованса; для этого Мирабо, подобно борцу на арене, пришлось прибегать к различным хитростям и дерзким выходкам. Ловкость, обольщение, отвага — все ресурсы натуры Мирабо пущены были в ход для достижения успеха, но лишь только он женился, как уже новые гонения стали преследовать его, и он попал в крепость Жу в Понтарлье. Затем он похитил госпожу Монье у ее старого мужа. После нескольких месяцев счастья любовники бежали в Голландию. Их ловят, разлучают, запирают — одну в монастырь, другого в Венсенскую башню. Любовь, которая, подобно огню в недрах земли, всегда таится в каком-нибудь уголке судьбы великих людей, соединяет все жгучие страсти Мирабо в один горящий очаг. Ставшая бессмертной в «Письмах к Софии» любовь отворила пред Мирабо двери его заточения. Войдя в тюрьму неизвестным, Мирабо вышел из нее писателем, оратором, государственным человеком, но также и человеком развращенным, готовым на все, даже продать себя, чтобы купить этим состояние и славу.