Университетский курс зарубежной литературы второй половины ХХ в. пронизан завораживающим магнетизмом «рубежа», «конца века», что постулирует необходимость панорамного видения во имя подведения итогов. При всей внешней, «живой» явленности хаотического многообразия литературы доминирует динамическое напряжение конкурентной борьбы между традицией и экспериментом (реализм – модернизм), равно как и на полигоне модерна шли нешуточные схватки, сменяющие друг друга. В литературном процессе все это рядом, близко соприкасается стратами своеобразия каждого, что побуждает творца то менять траекторию развития, то абсорбировать частично иное, то терять, исчерпав, творческую энергию и сходить со сцены. Этот Вавилон получил на метафизическом уровне в работах М. Бахтина, Р. Барта, Ю. Лотмана мощный импульс в форме методологических дефиниций: полифонии, интертекстуальности, письма, семиотики, диалога культур, определяя тем самым истоки новаций в искусстве. Эти работы – опора в лабиринте фактов и для меня, как и для множества других.
Любой реализованный проект судят по вершинным достижениям. Поэтому в работе «держат центры» персоналии писателей. Это авторы, получившие мировое признание, – почти все они лауреаты Нобелевской премии.
Выделена в работе приоритетная позиция экзистенциализма. Его философские идеи богооставленности, хаоса, эпистемологического сомнения явились мировоззренческой основой всех модернистских направлений вплоть до раннего постмодерна.
В персоналиях – мэтры экзистенциализма: Ж.-П. Сартр, А. Камю. Но главное внимание уделено диалогу культур в восприятии экзистенциализма. В качестве линзы избрано своеобразие японской культуры, ее одновременное полемическое и творческое освоение поэтики и идей экзистенциализма (К. Оэ, Кобо Абэ). Эзотерику японской культуры в ее эстетике, концепции человека и мира рельефно высвечивает творчество Я. Кавабата, Ю. Мисима (ставке на индивидуальность в экзистенциализме, западной культуре противостоит групповое сознание – индивид на Востоке, в Японии).
«Новый роман», «новая драма» в контексте «итога века» и краткого пребывания на арене литературной борьбы (Н. Саррот, А. Роб-Грийе, Э. Ионеско, С. Беккет) рассматриваются в аспекте значительности тех поисков потенциальных возможностей романического и драматического искусства, которые они вели в творчестве и саморефлексии его. Их тексты – богатый исходный материал для современных исследователей. Им литературоведение обязано новым инструментарием исследований: типы наррации, фокуляризации, структурирования, письмо как самодвижитель текста, его семантики, тропизмы и т. д.
Постмодернизм прошел на наших глазах определенную эволюцию от игрового эпатажа, деконструкций всего и вся к акцентированию плодотворного звена своих устремлений – погружения к сопряжению современности с опытом всей культуры, Истории. Идея синтетизма в культуре не нова. Но получила в ситуации глобализации мира в постмодернизме мощный дополнительный импульс. В работе представлены и теоретические, художественно-эстетические устремления постмодерна, и «классика» его – роман Дж. Барнса «История мира в 10½ главах». Но главное манифестируется синтетизм: не от постмодерна, а идущий «издалека» и в разных формах (Дж. Сэлинджер, Т. Уильямс) и «ближний» – от общей установки культуры и постмодерна в том числе. Для меня идея синтетизма – центральная во всей работе. Она актуализирует четкое осознание богатства, наработанного культурой, его непреходящей значимости.
В конце века постмодернизм все более смыкается с традицией, уходя от негативизма, скептицизма: утверждается вера в объективную Истину, Разум. В синергетике, науке о сложных саморегулирующихся системах, увидена Надежда: хаос – не фатум, повтор алгоритмов – неизбежность (Т. Стоппард). Но вряд ли есть глубокие основания говорить о крахе постмодерна. Точнее, это крах экзистенциалистских идей в нем.
Представлены последние новые веяния в форме гиперлитературы. Ее литературный вариант – творчество М. Павича, роман П. Корнеля «Пути к раю».
Современным литературоведением сняты «черные очки» во взгляде на модернизм. Все на равных в соревновательности: главное – мастерство, новации, гуманизм (все как в жизни). К «серьезной» литературе ставится одинаковый вопрос: ЧТО сделано в процессуальной ткани произведения? и КАК это сделано? В предлагаемой работе использован существующий инструментарий: наррация, поэтология, структурность, семиотика. Определяющее в интерпретационном анализе – стремление максимально приблизиться к авторской аксиологии. Всем этим обусловлен обширный объем некоторых глав (Маркес, Сэлинджер, Борхес, Уайлдер). Не последнее место занимают при этом учебные цели.
