Был обычный вечер пятницы в «Логове на Си-авеню», рядовом нью-йоркском баре, в котором я работала вот уже десять лет. По людским меркам, срок немалый, но только я не обычный человек. Нечто большее… или меньшее. Сама до сих пор не решила.
В бар забрела группа шумных студентов — наверное, по пути из пивного дворика в Ист-Виллидж. Они сыграют в пул и отправятся дальше, едва рассосутся вечерние пробки. Кое-кто осядет в одном из шикарных баров на юге Нижнего Ист-Сайда, а здесь останутся завсегдатаи, в основном пожилые латиносы да несколько работяг в испачканных краской комбинезонах. Столы в глубине бара оккупировала пестрая компания любителей джаза; там кипел жаркий спор, и каждый старался перекричать другого.
Я распахнула входную дверь настежь, чтобы глотнуть свежего весеннего воздуха, стараясь не обращать внимания на металлический привкус выхлопных газов. Двумя улицами ниже Хьюстон лежала Деланси-стрит, где огни горели куда ярче, а проезжая часть была достаточно широка, чтобы вместить весь плотный поток машин, съезжавших с Уильямсбергского моста. В пятницу вечером движение здесь всегда затруднено; улицы душит углекислый газ и наполняют раздраженные гудки — слишком много народу желает попасть на Манхэттен или покинуть его.
Я посмотрела на свое отражение в окне; свет, лившийся из-под алюминиевого абажура, бросал на лицо крапчатую тень. Пряди темных волос касаются лба, щек, шеи. Я тщательно старалась сохранять прежний, человеческий вид. Лицо с острым подбородком, вполне привлекательное, черты пусть неутонченные, но правильных пропорций…
Приходилось следить за процессом старения, чтобы выглядеть подобающе: этой весной мне должно было исполниться двадцать восемь лет.
Из динамиков, развешенных по углам бара, донеслись вступительные аккорды «Поцелуй меня» в исполнении группы «Ни на грош богаче»: жестяные барабанчики и тоненькие, смешные голоса. Слова я знала наизусть: «Поцелуй меня в молочных сумерках, отведи на залитую лунным светом площадку…»
Песня на миг захватила меня, так бывало всякий раз с момента моего обращения. Но минорная тональность, нотки легкой грусти трогали душу глубже, чем должны были. Все это слишком много значило для меня — все, что я потеряла, кем уже никогда не буду…
Лгать себе, будто ты не испытываешь горького сожаления, бесполезно. Будет только хуже. Мне необходима боль, неизменно сопровождавшая воспоминания.
С тех пор, как я стала демоном.
«Одержима, — мысленно поправила я себя. — Как стала одержима демоном».
Я — синтез человеческой и демонической сущностей, гибрид, единственный в своем роде. Обычная пища не привлекает меня, я питаюсь эмоциями — сойдут любые, но истинный «деликатес» только один, и за ценой я не постою: полное, всепоглощающее чувство облегчения, которое наступает, едва уходят боль и скорбь. Поэтому мне дано имя Элэй[1].
Многие приходили в бар в поисках утешения, желая хоть на миг забыться. И я вела себя как самый обычный бармен: подавала напитки, выслушивала истории, которые больше никто не хотел слушать… Но когда дела обстояли совсем плохо, могла дотронуться до руки несчастного и украсть немного его боли.
Забирая энергию у людей, пусть даже отрицательную, я неизбежно разрушаю их организм. Потому отнимаю ровно столько, сколько требуется, чтобы им стало лучше, и довольствуюсь этой каплей.
Для их же блага я должна сдерживаться. Если опустошить сосуд до дна, человек становится шизофреником, маньяком или впадает в такую депрессию, что сводит счеты с жизнью. Некоторые остаются инвалидами или умирают от физического истощения.
Я не уверена, но мне кажется, эмоции — это основа души. Поэтому они излучают такое огромное количество энергии.
«Но как можно рассуждать о душе, если у тебя самой ее нет?»
Песня кончилась, пора и честь знать, надо возвращаться к клиентам. Я могла позволить себе лишь одного помощника в смену, поэтому в основном управлялась с делами сама: следила за ассортиментом напитков и закусок, встречалась с поставщиками, вела бухгалтерию и отмывала загаженный пол в туалете, когда Пепе, отвечавший в «Логове» за уборку и множество других вещей, по каким-либо причинам отсутствовал.
Мой бар был узким и длинным, как большинство помещений, расположенных параллельно улице. Пара столов вдоль окон, еще несколько — перед видавшей виды барной стойкой из красного дерева. В дальней части нашлось место старому бильярдному столу, на котором я заново перетянула сукно пару лет назад. Больше всего мне нравился пол в черно-белую клетку. Такое милое ретро, несмотря на то что плитки потрескались, а кое-где вообще отсутствовали. Посетителям же больше импонировало длинное зеркало за стойкой, позволявшее оглядывать помещение, не поворачивая головы.
С моим умением влиять на человеческие эмоции я могла бы заполучить работу управляющего баром где угодно. Новые модные местечки в городе открывались каждую неделю; там, куда ни плюнь, всюду знаменитости и шикарные девушки на высоченных каблуках.
Но мне больше нравилось «Логово». Когда я наткнулась на это место, в Алфавитном городе[2] еще процветала наркоторговля, в канавах валялись использованные ампулы и выпотрошенные бумажники. Однако кирпичные стены покрывали потрясающие граффити: деревья, машины, люди, животные, городские здания в ярких, тропических красках. Цоколи старых многоквартирных домов были выкрашены в алый, бирюзовый и зеленый цвета, здесь всегда сильно пахло кинзой, жареными бананами и барбекю.