Исход

Очень сильно печет солнце. Голубое небо и вода в море – цвета синьки, как в детстве. Мы поднимаемся вверх по холму, в старый город, туда, где, извиваясь каменными драконами, раскидала свои кольца древняя крепостная стена. Вокруг полно заброшенных домов, их нельзя ни сносить, ни ремонтировать, в большинстве из них живут цыгане. Мы тоже ищем себе новый дом. Вверх, вверх по брусчатой маленькой улочке, почти забрались на вершину и нашли.

Небольшая, аккуратная беленькая вилла, два этажа, виноградник, веранда. Проверили свет – есть, проверили воду – тоже есть, людей – никого. Приехали-нашли.

Поставил кресло на веранду. Жара, на дворе декабрь. Внизу – черепичные крыши, гавань, залив и снежные горы на горизонте. Среди хлама в доме нашлись книги на неведомых языках и пустая тетрадь в линейку – я в ней пишу. Мне очень давно не хотелось ничего писать, а теперь – хочется. Мне это надо. Я расслабился и просто записываю картинки, одну за другой, как они всплывают из памяти. Они жили во мне все это время, населяли и мучили меня, я не мог ни о чем думать, кроме них. Теперь, я делаю эти записи, и с каждой страницей один из демонов, что повисли, сцепившись, над моей головой, покидает меня, обретает себе новую оболочку – на бумаге. Чем дальше я пишу, тем легче мне становится, я перекладываю все свои страдания на эти листы, а они, как всегда, все стерпят. Мне действительно становится легче, я вспоминаю, чтобы забывать.

Мы сидим с Женей на квартире у подруг в Петрограде. За окном валит снег, мы грустим. Мы уехали из родного города, с которым нас связывало так много. Женю наконец прищучил наркоконтроль, у его квартиры слежка. Рома пошел к нему в гости – его отпиздили в машине, потом он два часа приседал голый, чтобы из него выпал героин. Теперь мы здесь, я уколол его в вену, Женя доволен. Дамы поят нас, у меня настроение поговорить о серьезном, погрустить. Я ставлю на проигрывание сборник романсов Вертинского.

«Тебе давно надо было сменить место жительства, Евгений. Ты обязательно должен был либо сесть либо умереть от передоза, если бы остался в Москве».

«Ты помнишь, как я чуть не умер в Петрозаводске?»

«Да, ты тогда чуть не сдох, мы еле тебя нашли. Ездили на наших автобусах по всему городу, потом смотрю – ты у светофора стоишь и глаза закатил. Я так и не понял, зачем ты тогда принял 15 капель».

«Ну, я решил попробовать, как-то само получилось. Свой выбор я давно уже сделал. Ничего не помню, помню только, очнулся в автобусе, рядом ты, и все парни, а сердце вдруг останавливается. И тишина. Я бью себя по груди, изо всех сил, один, второй раз. Заработало… Прекардиальный удар, первая помощь».

«Первая помощь – хороший удар по ебалу. Мы так часто приводили людей в чувство на работе. Православнее боксеры говорили – «Искушение».

«Помню, я спрашивал Федю, откуда у него те шрамы на всю бровь. Он говорит:

«Как-то раз, подрался пьяный, отпизидили до бессознания. Меня доставили в «пьяную травму» - травматологическое отделение для невменяемых. Ночь, я очнулся на железном столе от того, что мне грубо, как собаке, какой-то мужик зашивает бровь и курит прямо над моим лицом. Мне больно, я пьяный, первая реакция – дал ему по ебалу. Тут такие мужики, в белых халатах, как холодильники, со всех сторон набежали, так меня отхуячили, пиздец, выкинули на мороз. Пять утра, еле дошел до метро, ничего не понимаю, вся одежда деревянная от засохшей крови. Нет денег на билет. Старуха у турникетов говорит: проходи, сынок, из пьяной травмы опять…» У него было полно таких историй».

«Да, мы еще, я помню, лет 5 назад ехали в Киров, он всю дорогу рассказывал о своей работе, все эти заводы. Как они играли в цеху в карты пьяные, а проигравшего подвешивали на крюк к крану и катали над мартеновскими печами. Тот визжит, поджаривается, все веселятся… Как через ванны с кислотой на спор прыгали. Еще про фартуки, ты знаешь?»

«Нет».

«Это он на фабрике работал, там, в столярном цеху, если напился на работе, делали так: у них были брезентовые фартуки, его одеваешь, прихуячиваешь гвоздями к станине и уже не упадешь! Начальник смены заходит проверять – весь цех стоит прибитый…»

«Да, четко. Он работал так лет с 14…»

«Ну да, я часто думаю, что… и он сам говорил… что он поднялся нормально в жизни. Что судьбой ему было уготовано постоянное прозябание, исполненное нищеты и говна, а так он прожил веселую жизнь, поднялся в ней. Говорил: встретил одноклассника, тот работает в какой-то конторе, в дешевом пиджачке, улыбается все время, целый час рассказывал, как купил себе новый велотренажер, какой он классный, хвалился. А Федя уставший, на отходняках, после работы еще, тот его спрашивает – а ты чего достиг? Федя заебался и напрямую: «Тренажера у меня нет, живу бедно, вот вчера, зато, на Рязанском Проспекте бил человека ведром, тот на скорой уехал…»

«Как мы не сели все только, одного не пойму».

«Ну, мы не сели, вот, в Питере сейчас Вертинского слушаем, Федя в могиле, Коля за решеткой… каждому свое, как говорится».

«Да, вот Коля вообще непонятно, как все эти годы гулял… как мы тогда обдолбались, у метро словили приход, прыгнули на модников каких-то, он со стволом, я с мачете. Пиздец, как мексиканские бандиты, отходили в метро, спина к спине, махали оружием, менты все попрятались».