Пампе нравилось в доме Патрика и Патриции. Когда-то, еще в самом начале, она по какому-то наитию дала им эти имена, и они стали для нее привычными. Ее рано отняли у матери, и она совсем не помнила своих первых хозяев. Теперешним хозяевам она принадлежала с того момента, как у нее открылись глаза, и она увидела окружающий мир. Патрик и Патриция были всей ее вселенной.
Хозяева были добры с Пампой. Они баловали ее своей восхитительной пищей и разрешали путешествовать одной по громадному дому. Вся ее жизнь проходила рядом с ними. Когда они покидали дом, Пампа покорно подставляла шею тонкой цепочке, которую надевал на нее Патрик и привязывал к закрепленному в стене кольцу. Она тут же ложилась на землю, сворачиваясь клубком и зарываясь в свои густые волосы, чтобы никто не увидел ее слез. На прощание Патрик и Патриция всегда награждали ее беглой лаской. Она слушала, как их шаги удалялись по аллее, как захлопывалась калитка, погружая ее во мрак одиночества.
Но хозяева всегда возвращались. И небо тут же очищалось от туч, день снова становился светлым и радостным.
Пампа только что достигла возраста подростка. Дом был окружен большим парком, где ей разрешали резвиться. Когда наступала короткая зима, Патриция позволяла ей носить одежду, чтобы не замерзнуть. Летом они брали ее с собой на пляж. Здесь Пампа с разбега бросалась в воду и быстро возвращалась на берег с мячиком, или с блестящей монеткой, которую хозяева тут же снова со смехом бросали в воду.
За исключением того времени, которое она проводила на цепи в отсутствие Патрика и Патриции, Пампа могла свободно бродить по всему дому. Она постоянно увязывалась то за хозяином, то за хозяйкой, и каждый раз потешно колебалась в выборе, суетливо перебегая от одной к другому. Она была по-настоящему счастлива, только если хозяева оказывались вместе и она могла преданно пожирать их глазами, ожидая мимолетной ласки. Во время еды, стоя на коленях и задрав голову кверху, она получала из хозяйских рук самые лакомые кусочки из их тарелок. При этом она широко разевала рот, демонстрируя свое нежное розовое небо. Когда ее в шутку наказывали, прекращая подношения, она уморительно молила взглядом хозяев о прощении.
Вечером, устроившись на коврике, Пампа обхватывала руками свои розовые ноги и, опустив подбородок на колени, стерегла первые сны хозяев. Постепенно она погружалась в счастливое бессознательное сонное состояние. Утром Патриция купала ее, затем обрызгивала духами, приятный аромат которых держался весь день. Она благосклонно разрешала ей играть у своих ног.
Пампа часто танцевала, чтобы доставить хозяевам удовольствие. Она часами не отходила от них. Когда в дом приходили гости, она одним прыжком вскакивала на ноги и мчалась впереди хозяев навстречу посетителям. Ее все любили за покладистый характер и постоянное ожидание ласки.
Иногда гости приводили с собой кого-нибудь из ее породы. О, какая сумасшедшая возня начиналась тогда в парке! Особенно Пампа любила оказываться в компании Теньки. Подружки то нежно обнимались в укромном уголке в тени деревьев, то с хохотом носились друг за дружкой по всему парку. Устав от беготни, жадно пили воду из фонтана, а затем блаженно растягивались на солнцепеке.
Тенька была детенышем Жервуаз и Тибольда, двух великолепных животных. Едва достигнув зрелости, она завоевала первый приз на выставке и с тех пор не расставалась с медалью на шее. Она считалась более породистой, чем Пампа, не только по экстерьеру, но и по происхождению. Хозяева заслуженно гордились ею.
Пампа ревниво сравнивала свои едва начавшие созревать прелести с пышными формами Теньки. Она знала, что наступит день, когда померкнет блеск ее юного очарования, а потом наступит пора увядания, и Пампа перестанет быть развлечением для Патрика и Патриции, украшением их дома. Тогда ей придется ступить на короткий путь смерти. Она примет ее с нежной покорностью из рук хозяина или хозяйки. Действительно, к чему жизнь, если она перестанет нравиться им?..
* * *
Тенька стала матерью. Она рассказывала Пампе о своем коротком браке, последовавшем за традиционной игрой самца и самки: ложные нападения, притворное бегство, его медленный труд и ее счастливое избавление… Ее скрестили так, чтобы сохранить чистоту породы. Родившийся детеныш восхищал всех, кому его показывали. Тенька безмерно гордилась тем, что выносила такое чудо. Хозяева, не чаявшие в ней души, держали детеныша гораздо дольше, чем это было принято. Потом, когда его отдали в чужие руки, новые владельцы время от времени брали его с собой, когда приходили в гости к хозяевам Теньки. Та была счастлива — даже несмотря на то, что детеныш перестал признавать свою мать.
Пампа с упоением слушала рассказы подруги, растянувшись рядом с ней на зеленом газоне; она нежилась под лучами солнца, то подтягивая под себя свои стройные ноги, то вытягиваясь во весь рост.
* * *
Парк, окружавший дом хозяев Пампы, был обнесен высокой стеной, отделявшей его от дороги и от соседних участков. Пампа не однажды пыталась вскарабкаться на стену, хотя это и запрещалось ей строжайшим образом. Ей приходилось быть очень осторожной, чтобы царапины и ссадины на ее нежной коже не выдали хозяевам ее непослушание. Обнаружив однажды в стене небольшую дыру, скрывавшуюся за густым переплетением веток кустарника, она при первой же возможности подбиралась к ней, чтобы наблюдать за Тибуром, которого хозяева тоже иногда спускали с привязи, чтобы он мог размяться после долгого сидения на цепи. Тибур еще не знал самки. Пампа, когда была совсем юной, часто играла с ним. Поговорив однажды с хозяевами Тибура, Патрик и Патриция перестали разрешать ей резвиться со своим приятелем. Пампа долгое время не могла понять причину этого запрета, пока однажды вечером не увидела Тибура через дыру в стене. Пампа знала, что она уже созрела и могла иметь потомство. Она надеялась, что ее отведут именно к Тибуру, когда хозяева решат, что пришло время… Однажды ее застали врасплох в тот момент, когда Тибур неловко прижался через дыру в стене своей щекой к ее щеке. Патрик побил ее палкой, а дыру заделали.