Глава первая
«ГРЕНАДЕРЫ, ВПЕРЕД!..»
За мостом через Адду палили пушки.
Майский воздух пучило дымами. Визжала картечь. По парапету моста плясали, шаловливо вспархивая, фонтанчики серой пыли.
Дымы и пыль сделали невидимой австрийскую артиллерию.
— Сколько там орудий, Жюно?
— Двадцать, мой генерал! — ответил русоволосый адъютант, одетый в форму командира эскадрона.
— Я не спрашиваю, сколько орудий осталось у д'Аржанто, — насмешливо скривил губы генерал Бонапарт. — Я хочу знать, сколько из них стреляет по мосту?
— Двадцать, мой генерал.
— Напрасно, — усмехнулся командующий. — Достаточно было бы и четырех.
Он снова вскинул подзорную трубу и цепко обвел взглядом пространство перед мостом — по эту сторону. По ту смотреть было бесполезно.
— Почему лежит этот сержант? Он ранен? Это ведь Бертон, не так ли?
Капитан Жюно пожал плечами. Он уже перестал поражаться тому, что главнокомандующий помнит в которыми хоть раз побывал в сражении. Бертон там или не Бертон — какая разница? Над злосчастным мостом через Адду, обороняемым десятитысячным австрийским отрядом не рискнет сейчас пролететь и птица. Разве что мышь проскользнет. Если у этой мыши крайне неотложные дела в Милане…
Мост у ломбардийского местечка Лоди являлся сути дела воротами в Милан. А ключ от этих ворот скрывали пушечные дымы австрийских бомбардиров генерала д'Аржанто. Взятием Милана Наполеон Бонапарт мог рапортовать в Париж, что Ломбардия отныне принадлежит Французской Республике. Пьемонтская армии уже подавлена. Король Виктор-Амедей сдал генералу Бонапарту лучшие свои крепости, уступил Франции графство Ниццу и всю Савойю.
Но оставались австрийцы, Не чета этим дряблым, суеверным, трусливым и увертливым итальянцам. Чиновники Исполнительной Директории с помощью газет и коммюнике распространяли по Европе официальную легенду о том, как «великий итальянский народ сбрасывает долгое иго суеверий и притеснений и несметной массой берется за оружие, чтобы помогать освободителям-французам».
Революционная риторика двигала свой миф на тупой инерции.
Бонапарт понимал, что такое политика, что такое война и что такое стратегия, и очень хорошо умел составить из этого единое целое, ведущее его по Италии от победы к победе. Но пропагандистская глупость «адвокатов» его взбесила: «В моей армии нет итальянцев, кроме полутора тысяч шалопаев, подобранных на улицах, кои грабят и ни на что не годятся…».
Капитан Андош Жюно был согласен с ним. Но, быть может, Директории все же виднее, какой соус подавать Европе к итальянским победам. Поэтому, не лучше ли будет…
Жюно писал донесение на пушечном лафете. Близкий разрыв австрийского ядра раскидал и обсыпал с головой командующего и его адъютанта.
— Нам повезло! — весело воскликнул Жюно, отряхиваясь. — Теперь не надо посыпать чернила песком… Я лишь хотел уточнить, не лучше ли будет сообщить Директории…
— Запишите слово в слово, что я сказал, и добавьте про итальянских солдат все то, что вы сами о них думаете.
Так говорил Бонапарт после первого сражения и первой победы у Монтенотти. Директория проглотила дерзость генерала. Ей нужны эти громкие победы, ибо они приносят золото. Бонапарт плевал на нейтралитет, поспешно объявленный многими итальянскими дворами. Он хладнокровно накладывал гигантские контрибуции в равной мере на тех, кого подчинял силой, и тех, кто пытался убедить его в своих «братских чувствах». Остальное грабила армия. «Война сама себя кормит», — говорил генерал Бонапарт, и солдаты отлично понимали своего командующего.
Ах, как он издевался над герцогом Пармским, решившим, что глубоким поклоном маленькому генералу и подобострастным приветствием оккупантам он спасет свою честь от унижений, а герцогство от поборов!.. Вымученное красноречие стоило тому двух миллионов франков золотом и 1800 лошадей.
Остальное добирали солдаты.
В Париже пять «столпов» французской демократии, пять Директоров, пять высших казнокрадов Французской Республики — Гойе, Мулен, Дюко, Сийес и Баррас — молча передавали друг другу донесение главнокомандующего Итальянской армией генерала Наполеона Бонапарта: «Вы воображаете себе, что свобода подвигнет на великие дела дряблый, суеверный, трусливый. увертливый народ? Только с умением и при помощи суровых примеров можно держать Италию и руках…».
Так же молча было прочитано и секретное донесение агента Директории в штабе главнокомандующего, который дословно приводил реплику Бонапарта, вырвавшуюся у него и ответ на строгие директивы правительства: «Я уже не умею повиноваться!»
— Пятнадцать дней — шесть побед, — тихо обронил Баррас. — А потом он вернется в Париж…
— Вы полагаете это излишним? — цинично спросил Сийес.
— Я полагаю, что всякий комический актер хочет играть Гамлета…
Остальные трое Директоров переглянулись, но ничего не поняли. Впрочем, их мнение никого не интересовало. И в первую очередь не интересовало Барраса и Сийеса. В «схватке пауков», пышно именовавшейся Великой Французской революцией, им повезло больше других. Тому есть простые объяснения. Есть и сложные. В целом же граф Баррас был достаточно хитер и беспринципен, чтобы знать, как прийти к власти и удержаться при ней, а потом воспользоваться материальными благами, которые она дает.
