От внезапного испуга тошнило.
Каждый раз, когда на его лицо садились крупные зеленые мухи, только что ползавшие по тем, мертвым, людям, мальчик кривился, шмыгал носом и снова начинал размахивать вокруг себя маленькими грязными ладонями.
…Промокнув потный лоб и поправив свою фуражку, дедушка аккуратно накрыл убитого солдата густыми шуршащими ветками, но мальчик все равно смог увидеть, как по черному вздувшемуся лицу, по губам и багровым глазам водителя уже ползали тонкими струйками лесные муравьи.
Другой человек, с орденами, видно выпал из открытой черной машины во время аварии и ударился спиной о толстый сосновый пень на краю песчаной дороги. Крепкая сухая ветка торчала из его живота, голова наклонилась набок и вперед, словно офицер все еще продолжал с удивлением рассматривать свои вывалившиеся на брюки внутренности.
Опять с той стороны пахнуло гниющей кровью, и его в очередной раз начало рвать.
— Хватит, Генрих! Не притворяйся! Помогай же мне, помогай! Держи!
Дед прикрикнул на него вполголоса, не глядя и не отвлекаясь от работы.
Сначала они перетащили из багажника разбитой машины в выкопанную наспех яму длинную деревянную коробку, тонкую и тяжелую, потом дед, оттолкнув его жесткой рукой от себя, поддел лопатой крышку другого ящичка размером со школьный ранец.
— О, Дева Мария!
И снова, заслонив костлявой спиной находку, дедушка отодвинул внука в кучу песка на обочине.
— Помоги нам, Всевышний, прошу тебя, помоги!
Пять квадратных ящичков, остальные футляры и шкатулки они уложили в их старую ивовую корзину и волоком дотащили ее до ямы. Дед крепко упирался в сосновую пыль под ногами, со стонами и проклятьями тянул за собой корзину по песку, а внук, испуганно стараясь помочь, изо всех сил толкал от себя и вперед ее жесткий плетеный бок.
— Давай, давай, мой мальчик! Еще два шага! Потерпи, осталось немного…
Высокие сосны охотно пропускали сквозь свою тишину на тонкий песок лесной дороги полосы сильного весеннего солнца.
Все еще пахло вокруг дымом недавних взрывов и сгоревшим бензином. Где-то далеко вверху, над деревьями и облаками, гудели маленькие самолеты.
Дедушка хоть и продолжал спешить, но уже не кричал и не ругался. Мальчик устало смотрел, как сноровисто его дед забросал яму желтой землей, как руками и квадратными носками кожаных башмаков накидывал поверх небольшого холмика старую хвою и палые листья.
В суете и спешке они оба не замечали, что за ними наблюдают.
У подножия большого дерева, на другой стороне дороги сидел на земле еще один человек в серой форме. Молодой куст бузины заслонял его от всех взглядов, но сквозь пелену узких весенних листьев он, не мигая и молча, смотрел на них.
— Ну, вот!
Дедушка снял с бледно-красной головы фуражку.
— Присядем, Генрих. Теперь нам можно немного отдохнуть.
…Живой человек сидел, опираясь спиной о теплый ствол сосны, протянув вперед, по траве, грязные сапоги и безвольно разбросав по коленям слабые ладони. Одна его нога была толсто перебинтована, а в распоротой штанине галифе другой кусками торчали сизые жилы и бугорчатые края сломанных костей.
— Все, пошли!
Покряхтев, дедушка поднялся, отряхнул ему сзади штанишки и протянул руку.
— Ты у меня молодец! Вот, возьми платок, вытри лицо!
Старик выпрямился, поправил свой пиджак, еще раз обвел ладонью влажный лоб. Взялся за веревку тележки, обернулся. Понурив голову, мальчик послушно двинулся за ним, но дед вдруг остановился, ласково тронул руками его плечо и голову.
— Запомни хорошенько все вокруг. Вот, видишь, это толстое дерево, этот поворот дороги, начало оврага. Обязательно хорошо запомни, где мы спрятали эти вещи.
Он внимательно слушал шепот дедушки, не понимая еще пока ничего, и медленно смотрел по сторонам, стараясь не глядеть на разбитую машину.
Их глаза встретились.
Пронзительная и жесткая нить случайного взгляда внезапно соединила детский страх и черную боль раненого солдата.
Грязная окровавленная одежда… Молчаливые сжатые губы… Тусклые, почти мертвые зрачки. И большой сверкающий нож, безразличным последним усилием уже приставленный к бледно-голубой изнанке руки под закатанным рукавом кителя.
День 1. Воскресенье.
Классические летние забавы
Трудно было по-настоящему.
Отдельные крупные капли пота падали на песок, другие, прозрачно стекая с напряженного лица на шею, струйками пробегали вниз по судорожно вздымающимся ребрам тонкого загорелого тела. Звонко трещало во многих местах сухое дерево. Он дышал тяжело, надрывно. Движения повторялись ритмично, почти одинаково. Сначала он жилисто упирался босыми ногами в мелкий песок, проворачивая на вдохе массивный механизм снизу вверх, потом хрипел, подпирая деревянный рычаг плечом, а когда длинная жердь опускалась чуть ниже — наваливался на нее уже всем своим небольшим весом.
Веревочные тросы до самого берега дрожали, напрягаясь от его усилий, и ослабевали, когда он останавливался и успевал громко выдохнуть.
У блестящей воды, на полосе ровного мокрого песка торчала грубая конструкция из случайных бревен и светлых, разной ширины досок. На невысокую, в рост, перекладину, уложенную меж двух мощных треног, прочно вкопанных в песок, с берега заходили два тонких бревна, и череда таких же тонкомеров, уложенных стык в стык и блестевших чисто срубленными сучьями, тянулась дальше от воды к ближнему леску.
