В ту ночь, когда дети, собравшись, приговорили к смерти своего надзирателя, она и решила, еще сама не осознав этого, украсть дракона и улететь.
Вся ее жизнь с тех пор, как она себя помнила, прошла на заводе паровых драконов. Каждое утро, едва забрезжит, ее и других заводских детей вели из пятого, спального, корпуса в столовую и после наспех проглоченного завтрака разводили по цехам. Обычно ее посылали в шлифовальный цех на протирку или в двенадцатый корпус, где черные железные туловища проходили контроль и смазку, прежде чем отправиться в сборочный цех. В трубы, извивающиеся в железном брюхе, не смог бы пролезть взрослый, это была ее работа — ползать по этим мрачным лабиринтам, чистя их щеткой и потом смазывая. Она работала до заката, а случалось и дольше, когда дракона требовалось выпустить особенно срочно.
Она была украденным человеческим ребенком. Звали ее Джейн.
Хуже всего был литейный цех. Летом там стояла удушающая жара, а уж когда шла плавка, жаркая волна, бьющая от вагранки, сбивала с ног, как удар кулака. Зимой же там было невыносимо холодно, в разбитые окна врывался снег, а пол покрывался слоем инея. Там работали свинолюди, сильные, мускулистые твари, покрытые черной шерстью, со злобно поблескивающими красными глазками. Они не владели речью. За долгие десятилетия, что их опалял волшебный огонь и леденило железо, их мозги спеклись в золу. Джейн боялась их даже больше, чем расплавленного металла, который они заливали в формы, больше, чем безжалостных машин, которыми они управляли.
В тот хмурый вечер она вернулась из раскаленной литейки совсем разбитая, не было сил даже поесть. Плотно завернувшись в тонкое одеяло, она провалилась в путаницу бессвязных сновидений. Она протирала какие-то детали, и вдруг стены цеха пошли вниз, или это пол подскочил вверх, как поршень какого-то гигантского двигателя. Она кинулась бежать, спряталась под кровать, заползла в свой тайник за дощатой стенной обшивкой, где она, бывало, совсем маленькой пряталась от приставаний Крутого. И только она его вспомнила, как Крутой тут же и появился и стал с грубым смехом тыкать ей в лицо трехногой жабой. Она снова побежала, а он гнался за ней через лабиринт подвалов, по лестнице, через котельную и механический цех.
Потом сумятица сменилась спокойными картинами. Она играла в каких-то необъятных просторах, на широкой зеленой лужайке. Это был знакомый сон, он часто ей снился. В этих зеленых местах было что-то странно родное. Это был Дом. Здесь о ней заботились и кормили досыта, здесь она ходила в чистых и новых платьях, и никто не требовал от нее работы в цеху по двенадцать часов в день. У нее даже были игрушки.
А потом, как всегда, сон омрачился. Она прыгала через скакалку посреди обширного, заросшего травой пространства и вдруг почувствовала, что кто-то крадется рядом, кто-то чужой. Белые дома на краю лужайки выглядели спокойно и мирно, но чувство, что недобрый взгляд следит за нею, усилилось. Какие-то злые силы прятались под землей, собирались группами за деревьями, заползали под камни. Джейн уронила свою скакалку, испуганно оглянулась и закричала. Она звала кого-то, но теперь никак не могла вспомнить кого…
Небо разорвалось.
— Кончай дрыхнуть, — нетерпеливо шептал Крутой. — Мы собираемся нынче ночью. Надо решать, как быть с Ходулей.
Она проснулась с колотящимся сердцем. Мысли ее путались, она и рада была убежать из своего сна, и жалела о нем. Глаза Крутого светились в темноте холодным лунным сиянием. Он навалился на койку, вдавив ей в бок костлявые колени и дыша в лицо запахом ильмовой коры и прелых листьев.
— Подвинься, ты меня в бок толкаешь.
Он улыбнулся и щипнул ее за плечо.
Она его отпихнула. И все-таки видеть Крутого было приятно. Они дружили давно, ссорились и мирились, и Джейн знала, что он хоть и развязен и груб, но зато не злой.
— А что надо решить про Ходулю?
— Вот об этом и будем говорить, дурочка!
— Я устала, — проворчала она. — Я целый день работала, мне не до ваших глупостей. Не хочешь говорить — не надо, я буду спать.
Его лицо побелело, он сжал руку в кулак:
— Это что, бунт? Я тут главный. Будешь делать, что я говорю. Как миленькая будешь слушаться, поняла?
Джейн и Крутой какое-то время смотрели друг на друга в упор. Он был из шишиг, правда нечистокровный, его родичи еще каких-нибудь сто лет назад были лесными дикарями, которые вылезали из чащобы, только чтобы подкрасться и выхватить табуретку из-под зада зазевавшейся коровницы или подпороть шов на мешке с мукой, чтобы он лопнул, когда его взвалят на плечи. Ума они были невеликого, но прыткие и падкие на всякие пакости, как крысы. На заводе Крутой собирал металлолом, и никто не сомневался, что он здесь выживет и благополучно отработает положенные годы.
Наконец Джейн опустила голову. Не стоит с ним связываться.
Когда она подняла взгляд. Крутого рядом уже не было, он отправился будить остальных. Завернувшись в одеяло, как в плащ, Джейн пошла за ним. Со всех сторон слышалось тихое шлепанье и шарканье ног и лап, быстрое дыхание. Дети собирались в центре комнаты.
