Елена Долгова
Хранитель талисмана
фантастический рассказ
I.Проводник
Луи Ренар наклонился пониже, всматриваясь в едва заметные - словно птица коснулась пером - следы на песке. Цепочка отпечатков, путь ящерицы-агамы, огибала бархан и обрывалась возле куста пустынной колючки. Хищник? На песке осталась лежать одинокая чешуйка, большая, с человеческий ноготь, она не могла принадлежать убитой ящерице. Верблюд за спиной человека вновь беспокойно переступил, бубенчик на шее животного печально шелестел, словно не отваживаясь на громкие, уверенные звуки.
Джамал терпеливо ждал, пока упрямый француз поднимется с колен, привычным жестом стряхивая с белых брюк мелкие песчинки. Путь от высохшего русла Узбоя до Сумбара, путь на юго- восток, через зной центральной пустыни, с самого начала казался ему безумным предприятием. Однако, звонкая монета сделала свое дело - проводник молчал, делано равнодушно рассматривая косые дорожки, оставленные на песке ветром. --Что это? --Не знаю, таксыр . Может быть, варан. Большой голодный варан. --Ты опять шутишь? Варан прошел, не оставив следов? --Я не сказал, что он прошел здесь. Ветер дует везде. Проводник пожал плечами и опять отвернулся, скользя взглядом узких блестящих глаз вдоль изогнутой линии бархана. Ренар потрогал подержал на ладони мутную чешуйку - она явно не принадлежала варану -- и, поколебавшись, сунул ее в футляр для образцов, подвешенный к поясу. --Трогаем дальше. Верблюды легли на песок, принимая на спину привычный груз слабых и неуемных двуногих существ, колокольчик забормотал в такт размеренным шагам свою бесконечную жалобу. Ренар отвел утомленный взгляд от мутно-белого марева горизонта. Зной и песок уже отметили его лицо сухим, ранящим загаром. Песок, местами прорезанный чахлыми кустами колючки мягкоупруго осыпался под ногами животных. Шли без тропы. Француз подумал о фляге, но старательно прогнал искушение - выпитая вода на короткое время пропитывала потом рубашку, создавала иллюзию облегчения, и тут же бесследно испарялась. Перегретый воздух дрожал, похоже, собираясь породить очередную фата-моргану. Мираж пустыни, в отличие от реальности, появляется и исчезает безмолвно. Вчера это были всадники. Призрачные кони шли вереницей. В полной тишине мерно покачивался строй пик, бесшумно мотали головами низкорослые лошади, не звякали стремена. Всадник, скакавший впереди, взметнул султаном и повернул покрытую островерхим шлемом голову. На какой-то миг Луи показалось, что он вот-вот увидит лицо полководца, но воздух задрожал, обволакивая ломким маревом неподвижные черты. Ренар испытал разочарование, смешанное с облечением - ему уже чудились жесткие контуры обнаженного черепа. Коренастые всадники на низких, косматых конях, черной вереницей ушли куда-то в раскаленный зенит.
Француз покачал головой и криво усмехнулся воспоминаниям - его рационализм отторгал странную притягательность пустынной иллюзии. Далеко на юге, за бесконечной грядой мягко обрисованных песчаных холмов лежала древняя дорога Субетея. Там, мимо отрогов южных гор, вдоль русла Сумбара и Атрека, ревели нещадно гонимые животные, унося от стрел и клинков кочевников драгоценное тело живого наместника бога на земле -- беглого хорезм-шаха. На драгоценный пол мечети полегли под мечами победителей последние защитники Самарканда и тридцатитысячный отряд нойонов Джеме и Субетея погнал коней на юг, к Балку, чтобы, хлынув лавиной с гор, взять цветущие города долин. Джеме вырезал или щадил жителей по своему усмотрению, пока не узнал, что султан Мухаммед бежал по краю черных песков в отдаленную провинцию Хамадан. Беглецы и погоня уходили на запад. Трижды тридцать три раза "наполнялся бокал горизонта до краев кровью алой зари", пока шах, потерявший страну, не увидел морской прибой Каспия. Там, на плоском блюде безлюдного острова, он умер, и о нем не плакал никто - ни избиваемый пришельцами народ, ни бросившие повелителя сановники, ни смуглые насурмленые жены, покинутые шахом в горных крепостях Мезендерана. Это было потом. А вначале...
Ренар устроился поудобнее меж мохнатых горбов. Записи остались в марсельской квартире - они не нужны - каждое слово надежно врезано в память.
...Беглецы отчаянным рывком уходили на запад. Ревели навьюченные поклажей бактрианы, усталых сановников несли отощавшие за месяцы скитаний породистые скакуны. Нуйир ал-Мулька Зузани, садр хорезм-шаха, вез в тюках достояние обреченного повелителя - немного золота, уже не способного купить ни верности солдат, ни дней жизни. Золото ссыпали в кожаный мешок, опустив сверху лакированный ларец. Бархатное гнездо под крышкой ларца хранило Голубую Розу Долин - бесценный алмаз, которому не было ему равных под солнцем. Нуйир ал-Мулка Зузани не торопился умирать, как не хотели смерти прочие сановники свиты, воины, верблюды, ящерица на склоне бархана и сам шах Мухаммед. Уста Зузани скрепляло благоразумие, однако, в сердце его давно поселился страх, а где долго живет страх, там вьет гнездо предательство. За поясом садр припрятал свиток и красная ал-тамга, печать вождя победителей, скрепляла обещания хана, данные Нуйиру ал-Мульке взамен клятвы принести голову побежденного Мухаммеда...
