Хранитель талисмана - [3]

Ренар проснулся, когда белесое солнце уже поднялось над краем барханов. Джамал возился неподалеку, перекладывая тюки. Беспокойно переступали верблюды. Луи откинул кошму, встал и огляделся. К его немалому удивлению, следов ночного пришельца нигде не обнаружилось - песок с северной стороны все еще хранил следы верблюдов, людей, с юга был девственно чист - его украшали лишь аккуратные ребристые бороздки, сотавленные ветром. Ни трупа хвостатого гостя, ни крови. --Джамал! Ты видел что-нибудь? Прводник молча смотрел куда-то в сторону и Ренару впервые пришло в голову, что там, у колодцев Узбоя, он черезчур поспешно доверил свою жизнь этому молчаливому уроженцу востока. Ждамал повернулся, солнце осветило смуглое лицо - теперь оно казалось открытым, честным, но одновременно встревоженным. --Таксыр, нужно вернуться. Ренар подавил готовое сорваться проклятье. Бунт проводника никак не укладывался в его планы. --Почему нам нужно возвращаться? --Здесь плохое место, таксыр. Дух пустыни, голодный дух, он ищет кого-нибудь. Вернемся, таксыр. Пусть дух найдет другого и насытится - потом вернемся. Ренар ощутил слепое бешенство - он бессилен против местных суеверий -- это проигрыш по всем статьям. Если проклятый смуглый идол откажется вести маленькую экспедицию на юг, останется лишь тащиться по собственным следам к Узбою и искать там другого проводника. Отказ от тщательно взлелеянного плана казался немыслимым - Ренар усилием воли подавил ярость и окинул взглядом наглого туземца. Потрепаная одежда проводника обвисла, казалось, ее владелец съежился и уменьшился в размерах. Круглое лицо потеряло каменное спокойствие и почти выражало мольбу. Обжигающий гнев требовал выхода. Ренар подчеркнуто медленно вынул пистолет, взвел курок, поднял ствол и выразительно посмотрел на Джамала. --Если ты не идешь на юг - ты мне не нужен. Никчему зря тратить воду. Проводник в упор посмотел на Луи - в глазах стыла серая обреченность - и промолчал. Ренар прикинул - сможет ли выстрелить при надобности -- если противник кинется прямо на него, ничего другого не останется - и тут же мысленно выругался. Не стоило, пожалуй, начинать переговоры с угроз. Теперь, даже если Джамал подчинится, придется каждое мгновение ждать от него удара ножом или иной пакости. Проводник с видимым усилием проглотил комок в горле - дернулся кадык, обтянутый сухой кожей -- и молча кивнул, опустив сморщенные веки. Ренар слегка расслабился. --Я понимаю - дух пустыни. Извини, я погорячился. Не беспокойся, дойдем до Сумбара, и ты получишь двойную плату.

***

Три следующих дня пути прошли относительно спокойно песок, местами прочерченный тонкими цепочками следов, больше не преподносил сюрпризов - ни странной чешуи, ни ночных гостей. Жара слегка спала, многозначительный мираж больше не показывался, раскаленный зенит оставался безжизненно-спокоен. Экспедиция стремительно уходила на юго-восток. Один раз попался колодец - хмурый, ставший совсем неразговорчивым Джамал спешно пополнил запасы воды. Ренар не притронулся к кожаным мешкам, предпочитая не расставаться с оружием -- проводник больше не бунтовал, он почти не разговаривал с французом, но даже слабый налет доброжелательности с его круглой физиономии как будто сдуло пустынным ветром. Первое время Ренар боялся "проснуться с перерезанным горлом", но Джамал, по-видимому, или примирился с поражением, или оставил расплату на потом. Луи забавляло стоическое терпение проводника, однако, на всякий случай он всегда устраивался по другую сторону костра. Джамал, сузив глаза, презрительно отворачивался. Закаты были лиловы, оранжевы и желты. Ночами пустыня дышала - Ренару казалось, он слышит беззвучный зов, порой, на самой грани сна и бодрствования, он силился понять его смысл и даже, кажется, различал слова, но проснувшись утром, не мог вспомнить ничего - пил и ел, привычно следил за Джамалом, собирался в дорогу, мучался от жары, беззвучно уходили часы и путь без тропы стлался под ноги верблюдов.

Трехглавый камень показался на четвертый день.

Ренар прикрыл слезящиеся от яркого солнца глаза, снова открыл их и задохнулся - сердце мелко колотилось о ребра. Скала, описанная Руххи, слегка возвышалась над верхушками соседних барханов, издали напоминая крошащийся зуб. Растрескавшийся местами камень лоснился странным жирным блеском. Скорее всего, это поработал ветер и носимый им песок, но на гребне скалы явственно выделялись три головы. Макушки истуканов покрывали остроконечные клобуки, черты лица почти стерлись- возможно, они их никогда и не было - лишь недобро выделялись могучие дуги бровей и грубые щели ртов время иссекло скалу -- казалось, камень лиц испещрили следы оспы. Два плоских абриса смотрели на север, один на северо- восток. Ренар слез на песок, покинутый седоком верблюд мягко поднялся, качнул лобастой, мохнатой головой и шумно вздохнул. Луи потрепал по шее животное, еще раз оглядел приметы и ощутил прилив бурного, яркого ликование - в этот момент он готов был обнять Джамала. --Станем лагерем. Пока проводник возился с костром, Ренар осмотрелся. Пески вокруг скалы скрепляла редкая пустынная растительность, похоже, здесь ей доставалось больше влаги, чем можно было предполагать. Он потратил полчаса, обойдя вокруг гигантского камня - подножие скалы уходило в почву ровно и чисто, камень сменялся песком так, будто его срезали ножом - в этом однообразном совершенстве было что-то неестественное. Для раскопок у подножия вдвоем скала была велика, слишком велика. С момента смерти Зузани пески огибали валун шестьсот лет - что он, Ренар, надеялся здесь найти? Если даже Голубая Роза действительно была случайно захоронена вместе с телом казненного садра, где она теперь? -- отыскать алмаз в пустыне труднее, чем пресловутую булавку в груде соломы. Беги-беги за призраком удачи... Раскаленная сковородка солнца огнем жгла лицо, камень раскалился и опалял ленивым жаром, отвесная стена твердой породы неприступно уходила вверх. Луи повернул обратно к лагерю - ствол саксаула жарко горел в костре, нехотя булькала вода в котелке, Джамал отошел за барханы - Ренар присвистнул, представив себе возвращение к Узбою ни с чем, в компании с обозленным как демон и унижением проводником. --Эй! Иди сюда, таксыр! Голос Джамала долетал невнятно, приглушенный преградой песчаного холма. Ренар поправил ножны на поясе, переложил пистолет в карман кителя, и не торопять, мягко, по-кошачьи ступая, пошел на зов. Проводник сидел на корточках, вороша песок рукой и беззащитно выставив сгорбленную спину, он обернулся с полоборота и протянул навстречу широкую, короткопалую, бурую от солнца руку - на раскрытой ладони невесомо лежала серая чешуйка. --Варан, Джамал? Проводник промолчал. --И что ты мне хотел сказать? Что опять хочешь сбежать? --Таксыр, ты видел варанов, которые не оставляют следа на песке? Ренар невидимо напрягся, сжимая в кармане рукоять пистолета - пристрелить проводника посреди песков глупо, позволить человеку, одержимому суеверием, убить себя - еще глупее - дьявольщина, что же с ним делать? --Это ветер, Джамал. Ты сам сказал, ветер дует везде. Отдай это мне... Ренар дружелюбно протянул безоружную левую руку. Проводник помедлил. --Дай сюда... Джамал сунул ему находку французу и, развернувшись, нехотя побрел в сторону лагеря.