Джефферсон Уинтер заметил блондинку, как только открыл дверь кафе. На столике перед ней стояла кофейная кружка, а сама она пряталась за газетой. Он приходил сюда третью ночь подряд, но посетителей видел впервые. Вдруг блондинка резко опустила газету и поймала его взгляд. В ее глазах он не смог прочитать ничего – ни любопытства, ни улыбки, ни призыва. Газета вернулась на место так же быстро, как и опустилась. Все заняло не больше секунды.
Оказавшись в желанном тепле, Уинтер закрыл за собой дверь и направился к стойке. В начале октября в Нью-Йорке дни еще достаточно теплые, но по ночам уже неприятно. Кафе было крошечное – всего на восемь столиков. Один человек и принимал заказы, и выполнял их. Помещение было вытянутое, узкое, столики стояли у одной стены, а барная стойка и гриль – у противоположной. Между ними был проход. Пахло здесь жареным – очень вредным, но очень вкусным. Запах был такой концентрации, что, казалось, обволакивал кожу. И чем ближе к стойке, тем сильнее пахло. Откуда-то сверху Элвис пел «Love me tender» – чуть громче, чем гудел старый обогреватель.
Уинтер стал рассматривать посетительницу через зеркало за барной стойкой. Лицо по-прежнему закрывала газета, поэтому оставалось довольствоваться черными кожаными перчатками и макушкой. Перчатки сидели на руке так плотно, что можно было оценить форму пальцев. Массивных колец на ней не было, обручального кольца, скорее всего, тоже. Из-за резкости освещения ее платиновый блонд выглядел чуть ли не белым.
Судя по всему, она была одна. Три стула за ее столом были задвинуты, на столе стояла одна чашка. Что же она тут делала? Вряд ли она кого-то ждала здесь в два часа ночи. Если бы она пришла выпить кофе в середине дня – другое дело. Что же у нее случилось? Уинтер выдвинул ряд предположений. Например, она провела ночь в клубе или у нее посменная работа. Или, как у него, у нее бывают приступы бессонницы.
– Вам как обычно?
Вопрос повара вывел Уинтера из задумчивости и заставил отвести взгляд от зеркала. Он стоял напротив и вытирал руки о грязный фартук. У него был такой сильный акцент, что с трудом можно было разобрать слова. Темные волосы и смуглая кожа выдавали в нем жителя южного побережья Средиземного моря. Ему было за пятьдесят, высокого роста и худощавого телосложения. При ходьбе он немного горбился, словно стесняясь своего высокого роста.
– Как обычно, – ответил Уинтер.
– Больше ничего?
– Ничего.
Он что-то утвердительно промычал, и разговор был окончен. Уинтер положил два куска сахара в налитый для него кофе и отправился на поиски места. Он решил было сесть за столик в глубине зала, где было теплее, но привычка взяла верх, и он пошел к окну. Он всегда старался сесть там, откуда можно наблюдать за окружающим миром, хотя смотреть в это время суток было не на что. Глубокой ночью даже Нью-Йорк сбавлял обороты.
Вытряхнув себя из замшевой куртки с теплой подкладкой из овчины, он повесил ее на спинку стула и устроился поудобнее. Куртка служила ему уже много лет и была такая же уютная и удобная, как разношенные кроссовки. Уинтер нащупал в кармане свою «Zippo», щелкнул крышкой и несколько секунд смотрел на огонь. Все, что ему оставалось, – его погасить. Запрет на курение в помещениях очень действовал на нервы.
Повар готовил заказ на гриле и подпевал Элвису. В ноты он не попадал. Судя по тому, как он произносил слова песни, он запомнил их на слух, не понимая смысла. Уинтер отключился от повара и аккуратно разложил на салфетке столовые приборы. Когда с подготовкой к еде было покончено, он перевел взгляд на улицу, утопая в темноте и неоновых огнях.
Какое-то время он просто сидел и смотрел в одну точку. Последние восемь дней прошли в совместной с нью-йоркской полицией охоте на Райана Маккарти – серийного убийцу, который выбирал себе в жертвы молодых бизнесменов. Уинтер любил Нью-Йорк, но после ареста Маккарти повода оставаться здесь не было. Его ждал Париж и погоня за очередным маньяком. Такой ритм работы он держал с тех пор, как ушел из ФБР. За одним расследованием тут же начиналось другое. Нагрузка в ФБР была ничуть не меньше. Нехватки зла в мире еще долго не предвидится.
Медленно потягивая кофе, он прокручивал в голове детали парижского дела. У него уже были некоторые черновые гипотезы, но делиться ими он пока был не готов. Предоставленные полицией данные были, как обычно, недостаточно детальны и вызывали больше вопросов, чем ответов. И неудивительно – от письменных формальных отчетов трудно ожидать доскональности. Их обычно пишут перегруженные работой люди.
Звук отодвигаемого стула вернул его из Парижа назад в кафе. Он поднял взгляд от чашки и увидел в окне отражение блондинки. Она плавно и грациозно шла по узкому проходу между столами и барной стойкой.
Прежде всего он обратил внимание на ее худобу. Кожа на лице туго обтягивала кости, кожаная куртка была на пару размеров велика. Ее трудно было назвать симпатичной, но и некрасивой она не была. Она была четко посередине: немного косметики – и она бы заблистала. Ей было лет двадцать пять. Рост – где-то метр семьдесят пять, как и у него. Возможно, на пару сантиметров выше или ниже. Одета она была в несвежие «левайсы», мешковатую кожаную куртку, застегнутую до самого подбородка, и старые, потертые «конверсы».
