Эпоха раннего средневековья вывела на арену всемирной истории целый ряд загадочных, ныне не существующих племен и народов. Одним из них были гунны. Интерес к гуннам у специалистов — востоковедов возник уже давно и вполне закономерно. Гунны шли в авангарде широчайшей миграции с Востока на Запад (из Азии в Европу) кочевых племен, положивших начало эпохе Великого переселения народов. Это был период массовых передвижений и грозных завоеваний, длившийся с перерывами более тысячелетия и перекроивший всю этническую карту Евразии. Он явился той основой, на которой впоследствии сложился современный этнический облик населения большинства регионов субконтинента.
Появление гуннов в степях Юго-Восточной Европы вызвало резкое изменение этнополитических процессов, протекавших здесь на протяжении веков, и определило специфику исторического развития кавказского региона. Утверждение на Северном Кавказе в конце IV в. н. э. гуннского господства и возобладание в степи нового тюркоязычного элемента явилось с этого времени главным действующим фактором в сложившейся ранее системе контактов между кочевниками и народами Закавказья. Фактором, сыгравшим весьма существенную роль в их исторической судьбе.
В этой связи важная в научном отношении гуннская проблема приобретает особое значение в свете одной из наиболее актуальных проблем истории Азербайджана. Речь идет о процессе длительных взаимоотношений раннетюркских (гуннских) племенных общностей Северного Кавказа с Албанией в первой половине I тысячелетия н. э. Ее особое значение заключается прежде всего в том, что без решения этих ключевых вопросов невозможно подойти к проблеме этногенеза азербайджанского народа. Гунны были первыми древнейшими тюркоязычными племенами, вступившими на землю Албании.[1] Уже этим определяется их роль в сложном и длительном процессе этнических преобразований на территории исторического Азербайджана, когда, начавшись путем постепенного вкрапления в местную кавказоязычную этническую среду древнего тюркоязычного элемента, этот процесс при активном участии огузского племенного и языкового пласта завершился сложением средневековой тюркоязычной азербайджанской народности, а затем и народа.
Здесь мне бы хотелось особо подчеркнуть, что основной целью настоящей работы не является, однако, решение вопросов этногенеза азербайджанского народа, в отличие от потока последних публикаций с претенциозными названиями и весьма авторитетными формулировками. Авторы многих из этих публикаций, рассчитывая на приобретение известности путем количественного обращения к этой актуальной (а теперь даже модной) теме, используя при этом все доступные им научные издания, а также и популярную периодику, во что бы то ни стало стремятся доказать изначальную тюркоязычность предков азербайджанского народа. А поскольку без участия гуннов и связанных с ними племен этот процесс представить себе невозможно (проблема ранней тюркизации так или иначе упирается именно в гуннов), то вполне понятно, что гунны не сходят со страниц этих изданий, все более волнуя общественность. К сожалению, многие из этих авторов не являются специалистами в данной области знаний — медиевистами-тюркологами. А это просто необходимо, учитывая чрезвычайную сложность проблем, к которым только на первый взгляд можно подступиться, не имея специальной подготовки и навыков работы с первоисточниками, а также знания мертвых и современных иностранных языков. Как правило, они занимаются либо вопросами новой (и даже новейшей) истории Азербайджана, либо вопросами азербайджанского языкознания. В результате эти авторы путают проблемы происхождения азербайджанского народа с вопросом происхождения азербайджанского языка — явлениями далеко не идентичными. Кроме того, опираясь на свои знания гуннской проблемы, почерпнутые из различных по научной значимости специальных работ, эти авторы на основании чужих взглядов и мнений (часто ошибочных или опровергнутых) принимают самостоятельные решения по целому ряду вопросов. При этом они делают весьма важные выводы по проблеме этногенеза, никак не вытекающие из ими же приведенного материала, и зачастую противоречащие не только всем известным законам логики, но даже простому здравому смыслу.
В действительности же все гораздо сложнее. Узость источниковедческой основы по проблеме, крайний недостаток археологического, антропологического, этнографического, лингвистического и другого материала и, как следствие, отсутствие отработанной, логически цельной научной концепции по раннетюркской (гуннской) проблематике не позволяют в настоящее время перейти к более широким обобщениям. В этой связи достаточно отметить хотя бы то обстоятельство (весьма важное по существу, но почему-то нигде не учитываемое), что до сих пор на территории Азербайджана пока не выявлен ни один могильник (не говоря уже о поселении), который по способу погребения, характеру инвентаря и другим многочисленным признакам можно было бы с достаточной убедительностью отнести к погребениям, с ярко выраженными древнетюркскими чертами. И это в то время, когда памятники древнетюркского (гуннского) облика давным-давно известны на огромной территории от Монголии до Венгрии (включая Северный Кавказ), хорошо изучены и не представляют загадки для их атрибуции археологами. В этом смысле тем более непонятно, каким это образом иным авторам удаются глубокомысленные заключения по проблеме этногенеза азербайджанцев (в вопросе изначальной или ранней тюркизации), если они не опираются даже на один выявленный и четко датированный ранний древнетюркский археологический комплекс.