Я не знаю другой такой дороги в той необъятной стране, где я начинал свою жизнь, которая могла бы соперничать с дорогой от Ростова до Тбилиси, была бы такой красоты, и с такими быстро меняющимися за окном картинами пейзажей, словно поставленными великим режиссером. Такого разнообразия ландшафта я не видел нигде, а изъездил почти весь Советский Союз от Бреста или Калининграда до Владивостока, или от Питера до Одессы или Севастополя.
Сегодня еще можно проехать и по Украине и по Беларуси из России, чем я до последнего времени иногда и пользуюсь, а вот в Грузию я поехать, как прежде, не могу. Нельзя попасть туда поездом, или автобусом, хотя многие утверждают, что это временно. Однако факты противоречат такому оптимистическому прогнозу – Грузия в мирное время, в 2006 году, попала в блокаду, как Ленинград в 1941 году. Война 2008 года изменила еще более отношения двух стран. Почта до сих пор не принимает даже письма в Грузию. Конца этой блокаде пока не видно. Думаю, что это потеря и для России и для Грузии. России все не дают покоя ее великодержавные, имперские амбиции и простить Грузии ее самостоятельную политику она не может, как не может до сих пор русский человек привыкнуть к тому, что Латвия, Литва и Эстония – это самостоятельные государства, вырвавшиеся, наконец, из цепких, «дружеских» лап «старшего брата». Или что Украина и Беларусь никогда больше не вернутся в Российскую Федерацию.
Слава Богу, что отделение прибалтийских стран прошло бескровно, а вот Грузии пришлось пережить немало, и до сегодняшнего дня российские «миротворцы» со своими танками и вертолетами стоят, примерно, в пятидесяти километров от Тбилиси – «сосредотачиваются», как и вся Россия. А уж об Абхазии лучше не вспоминать.
Лет десять-двенадцать тому назад, в последний раз, я съездил в любимую мною Гагру по фальшивому документу, где было прописано, что я еду к своей матери, постоянно там проживающей, иначе попасть туда было невозможно. Мое впечатление от увиденного было таким, что я более никогда не смогу решиться на повторный визит в эту новую, «самопровозглашенную» республику. А горы «голубые и зеленые», без которых мне в Москве становится грустно, я, при желании, могу видеть из окна дома своей дочери в Тбилиси, когда приезжаю туда. Ну, и пляжи и синее море Аджарии никуда не денутся…
По той красивейшей железной дороге, вьющейся вдоль всего побережья от Адлера до Сухуми, иногда почти касающейся моря, тогда ходили грязные, в репейниках, козы и пощипывали листочки на высоких, доходящих мне до пояса, кустах, пробившихся между шпал. Рельсы этого любимого всеми курортниками СССР пути по берегу моря были покрыты вековой ржавчиной, как будто поезда здесь никогда не ходили. Все это вызывало у меня воспоминания о детстве в послевоенном Минске, о той послевоенной разрухе, и еще всплывали в памяти кадры из картины Тарковского «Сталкер». Я прошел из российского Адлера в Абхазию через узкий мост с пограничниками, по которому, как муравьи с поклажей на спинах, двигались навстречу друг другу два потока несчастных, навьюченных продуктами людей, взял «частника» и приехал в Старую Гагру, в «Ущелье» к знакомым.
Запустение и безлюдье, бывшие великолепные дома санаториев с пустыми глазницами окон, поникшие фонтаны и приморский бульвар, где ветер гонял прошлогодние листья, дополнялись братским кладбищем в Новой Гагре и свежими могилами захороненных там молодых парней, пытавшихся отстоять свой родной дом от отрядов Басаева, вооруженных современным российским оружием. Это была мертвая зона. И еще нищие дети с потухшими глазами и обтрепанные старики, оставшиеся в старой Гагре, где я поселился рядом с «Ущельем», неподалеку от знаменитого в свое время ресторана «Гагрипша», закрытого навеки. От Гагры до Пицунды, на всей, в несколько километров, береговой линии пляжей я за десять дней встретил лишь одного, не известно как попавшего сюда, человека, напоминавшего горьковского Челкаша.
Я поднялся в гору, к бывшей вилле принца Ольденбургского, увековеченной в фильме «Веселые ребята», зашел через обвалившийся наполовину подъезд, походил по этой «погорелке», послушал, как из какого-то, открытого несколько лет назад, крана на третьем этаже, который забыли закрыть, все еще течет жиденькой струйкой вода, растекаясь по лестничным ступеням, поглядел на черные, из-за разворованного паркета, проплешины полов и спустился к морю. Море было такое же, как и раньше – синее, теплое, спокойное, ласковое и безразличное к завихрениям всех властей, в том числе, и к новой, занимающейся бесконечными клановыми «разборками».
Мне все увиденное особенно кололо сердце, так как я два лета проработал здесь, в одном из самых красивых на земле мест, в голубой Пицунде, в «Цитрусовом», где была когда-то великолепная, полувоенная, прекрасно оснащенная, экспериментальная база Государственного Оптического Института (ГОИ-3), как будто попавшая сюда из американского кино. Все исчезло, как утренний цветной сон.
