Исследование профессора Панофского «Готическая архитектура и схоластика» занимает выдающееся место в серии так называемых Виммерских Чтений, которые уже сами по себе являются заметным культурным феноменом. Чтения были учреждены и названы в честь Бонифация Виммера, основателя Ордена Бенедиктинцев в Америке; они проводились в Колледже Св. Винцента, и в них принимали участие такие замечательные ученые, как Жак Маритен («Подход человека к Богу»), Вильям Олбрайт («К теистическому гуманизму»), Хелен Вайт («Молитва и поэзия») и Элиас Лоуи («Самая замечательная книга в мире»).
Бонифаций Виммер, несомненно, одобрил бы и исследование Эрвина Панофского, и то, как оно было представлено. В одном из своих писем, написанных более ста лет тому назад, он говорил следующее: «Я глубоко убежден, что учебное заведение при монастыре, которое не стремится развивать изучение искусства в той же степени, что и изучение наук и религии, никогда не достигнет совершенства в своей деятельности. В научных делах на некоторые недостатки можно закрыть глаза, по крайней мере, на начальных этапах, а вот нерадивость в поощрении искусств следует сурово осуждать».
Время не умалило значение этих слов.
Профессор Панофский представляет то крепкое, зрелое и гуманное знаточество, которое является идеалом, для одних и вызывает отчаяние — от невозможности достичь его — у других.
* * *
Историк вынужден разделять изучаемый им материал на «периоды», которые так замечательно определены Оксфордским словарем как «хорошо различимые отрезки истории». Для того, чтобы быть различаемыми, эти отрезки должны обладать определенным внутренним единством, и если историк желает выявить и подтвердить это единство, а не просто предположить его, ему, по необходимости, следует попытаться обнаружить внутренние соответствия между такими внешне как будто совершенно отличными друг от друга явлениями, как искусство, литература, философия, социальные и политические течения, религиозные движения и т. д. Такие усилия, весьма похвальные и даже сами по себе необходимые, привели к настойчивым поискам «параллелей», хотя опасности таких поисков самоочевидны. Никому не дано овладеть полнотой знаний более, чем в одной, весьма ограниченной, области; всякому исследователю приходится полагаться на информацию неполную и часто полученную из вторых рук, что случается всякий раз, когда он рискнет сделать вылазку ultra crepidam («за пределы основания»). Лишь немногим удается противиться искушению слегка сгибать в нужную сторону линии, которые никак не хотят выстраиваться в параллели; некоторые ученые просто игнорируют параллелизм явлений, даже если таковой наблюдается в действительности; такой подход нас тоже не может удовлетворить, так как он не позволяет выяснить, чем этот параллелизм был вызван. Не удивительно, в таком случае, что еще одну робкую попытку соотнести Готическую архитектуру и Схоластику историки искусства и историки философии встретят настороженно.
И все же, даже если отбросить на мгновение все внутренне присущие этим явлениям аналогии, придется признать, что между Готической архитектурой и Схоластикой существуют заметные и вряд ли случайные совпадения в чисто фактической сфере времени и места — совпадения настолько явные, что историки средневековой философии, побуждаемые всяческими подспудными соображениями, неизбежно приходят к необходимости периодизировать свой материал таким же образом, как это делают историки искусства со своим материалом.
Каролингскому возрождению искусств соответствует в философии феномен Иоанна Скота (около 810–877), который так же великолепен, так же неожиданен и так же заряжен потенциальными возможностями, как и само явление Каролингского возрождения, — ведь реализация этих потенций и в том, и другом случае придет значительно позже. И в философии, и в искусстве за Каролингским возрождением последовало около ста лет брожения и вызревания, которые выразились в разных формах: в искусстве в разнообразии и противоречивости Романского стиля, от плоскостной простоты Хирауской школы архитектуры и сурового структурализма норманнской и английской архитектуры до богатого протоклассицизма южной Франции и Италии; в теологии и философии это выразилось в подобном же разнообразии направлений, от бескомпромиссного фидеизма (Петр Дамиан, Манеголд Лаутенбахский и, в конце концов, Св. Бернар) и непримиримого рационализма (Беренгерий Турский, Росцелин) до протогуманизма Гильдеберта Лаварденского, Марбода Рейнского и Шартрской школы.
Ланфранк (ум. в 1089 г.) и Ансельм Беккский (ум. в 1109 г.) делали героические усилия, чтобы устранить конфликт между разумом и верой, задолго до того, как принципы такого урегулирования были исследованы и сформулированы. Такие исследования и формулирование этих принципов были начаты Гильбертом (Жильбер) де ла Порэ (ум. в 1154 г.) и Абеляром (ум. в 1142 г.). Таким образом, Ранняя Схоластика родилась в то же время и в той же среде, в которой зарождалась Ранняя Готическая архитектура, воплотившаяся в церкви Сен-Дени Аббата Сюжера. И в той, и в другой сфере новый стиль мышления и новый стиль строительства (opus Francigenum) — хотя и сотворенный, по словам Сюжера, «многими мастерами разных народов» и вскоре действительно развившийся в истинно международное явление — распространялся из района, который умещался в радиусе менее чем в сто миль с центром в Париже. И этот район продолжал оставаться центральным для этих явлений на протяжении приблизительно полутораста лет. Здесь, как обычно считается, с приходом XII столетия начинается период Высокой Схоластики; то было время возведения первых великолепных образцов архитектуры Высокой Готики в Шартре и Суассоне; именно тогда, в период правления Людовика Святого (1226–1270), была достигнута «классическая», или апогейная фаза как в области Готической архитектуры, так и в области Схоластики. Именно в этот период достигло своего расцвета творчество таких философов Высокой Схоластики, как Александр Альский, Альберт Великий, Вильям Авернский, Св. Бонифаций и Св. Фома Аквинский, и таких архитекторов Высокой Готики, как Жан ле Люп, Жан д'Орбе, Робер дё Люзарш, Жан де Шель, Хью Либержьер и Пьер де Монтеро;; отличительные черты Высокой Схоластики, разнящие ее с Ранней Схоластикой, поразительно аналогичны тем, которые характеризуют Высокую Готику, опять-таки в противовес Ранней Готике.
