Глава 1.
День казни Хамара. Центр Айодхьи.
По мрачному серому небу медленно ползли облака – похоже, собиралась гроза. Редкое явление в Айодхье, особенно в начале лета. То там, то здесь в толпе раздавался шепот, что это сам бог Индра прибыл посмотреть на казнь.
— Не надо! Пожалуйста, не надо!
Полный отчаянья крик донесся с наскоро сооруженного помоста.
Гул собравшейся вокруг толпы не мог заглушить звуков этого голоса. Но народ остался глух к призыву.
— Я не убивал! Клянусь вам, я не убивал.
Молодого парня туранской внешности тащили под руки к виселице. Он упирался и старался вырваться из объятий двух стражей, каждый из которых был на голову выше своего подопечного. При этом парень непрестанно причитал на дивной смеси туранского и вендийского языков.
Люди смотрели на приговоренного к смерти туранца без ненависти и без сожаления. Они только хотели удостовериться, что казнь свершится.
Стражи передали пленника в руки палача, который неспешным выверенным движением надел ему на шею веревочную петлю. Туранец дрожал всем телом. Он в последний раз окинул взглядом толпу в тщетной надежде, что кто-нибудь придет к нему на помощь.
— Сотник, не бросай меня! Ты же знаешь правду!
Несчастный обращался к высокому голубоглазому киммерийцу, что стоял в отдалении. На миг возникло такое впечатление, что вот-вот случится невозможное. Северянин положил руку на эфес сабли и сделал шаг вперед, но потом остановился.
— Конан!
Реакция киммерийца стала для приговоренного последней каплей. Он разрыдался и окончательно утратил волю к сопротивлению. Палач попросил его встать на специально заготовленную скамеечку, затем отрегулировал длину веревки и закрепил ее свободный конец.
— Молись, — посоветовал он туранцу.
Тот не услышал его слов либо счел их недостойными внимания. Его пустой невидящий взгляд замер в одной точке, где-то над головами собравшихся.
Без вступительных слов и ритуалов казнедей выбил скамейку из-под ног у туранца. Раздался хруст шейных позвонков, и вот уже безжизненное тело раскачивалось в петле, свободное от страха и отчаянья.
Не было слышно приветственных криков, ни одной улыбки не появилось на лицах зрителей в миг торжества правосудия. Случилось то, что должно было случиться, и радоваться, по мнению жителей Айодхьи, здесь было абсолютно нечему.
Конан ненавидел этих людей. Он не понимал их безразличия, не понимал, как они могут оставаться спокойными. Его собственная душа была полна противоречивых чувств, главными из которых были стыд и презрение к самому себе. Киммериец замер на месте, не в силах отвести взгляда от виселицы. Только что умер человек, солдат, за которого он был в ответе.
Но самым страшным испытанием для совести северянина были те слова, что Хамар произнес перед смертью. Туранец сказал, что Конану известна правда. Что если он и вправду был невиновен? Могла ли произойти ошибка?
— Идем отсюда, Конан. Посмотри, уже никого нет. Здесь только ты да я.
Симпатичная молодая вендийка с совершенно кукольным личиком взяла под руку киммерийца и повела его прочь от места казни. Ростом она едва доставала Конану до середины груди, и со стороны они вдвоем смотрелись несколько необычно. Одета девушка была на туранский манер.
Внезапно киммериец замер на месте.
— Я должен забрать его тело.
— Успокойся, — голос вендийки был полон нежности и сострадания. — О Хамаре позаботятся. Можешь не сомневаться, его уже вынули из петли и готовят к погребению. Вам предложат самим провести обряд. Думаю, гонца стоит ждать сегодня вечером.
— Конечно, Рамини, — сказал Конан. — Я помню обычаи. Но сейчас я сам не свой, мысли путаются. Ты слышала те слова, что он адресовал мне?
— Все их слышали, — ответила девушка, увлекая северянина дальше по дороге. — Он до последнего момента надеялся на спасение.
— Он любил жизнь, — произнес Конан.
Начался дождь. В любой другой день киммериец бы радовался ему, как брату, а сейчас даже не обращал внимания на сбегающие по его лицу капли. Другое дело, Рамини, одежды которой, пропитавшись влагой, стали плотно облегать ее точеную фигуру.
— Конан, скорее, — поторопила они киммерийца.
Взявшись за руки, они побежали вперед по улице к возвышавшемуся вдали храму Иштар.
Гроза набирала силу, сверкали молнии, слышались раскаты грома. Большая часть жителей вендийской столицы укрылась в своих домах или просто под навесами. Но кое-кто специально вышел на улицу, дабы обратить свой лик к небесам, чей цвет сейчас приближался к черному. Эти люди плясали, смеялись, приветствовали бога, которого несколько веков назад брамины объявили погибшим. Две синие вертикальные черты украшали их щеки, символизируя принадлежность к культу Индры.
Тяжелые струи дождя размывали землю, превращая дороги Айодхьи в сплошную грязевую лужу. Снежно-белые одеяния Рамини покрылись красно-коричневыми разводами, та же участь постигла и широкие шелковые штаны киммерийца
Поклонники Индры благоразумно уступали дорогу Конану и его спутнице, не забывая при этом благословлять путников именем бога грозы. Киммерийцу хотелось втоптать их всех до единого в грязь, убить, уничтожить, стереть с лица земли. Ему передавалась их уверенность в том, что казнь свершили именно волей Индры. Но северянин держался, напоминал себе, что Хамар так и не смог убедить его в своей невиновности. Эти люди здесь были совершенно не при чем, равно как и их бог.
