Когда молодой инженер Жак Грегор, о котором теперь говорит весь Анатоль, вернулся несколько месяцев назад из-за границы, его прибытие в город никем не было замечено. Он приехал в запыленной коляске со станции Комбез в жаркое послеобеденное время, и жители Анатоля спали еще, как обыкновенно, за закрытыми ставнями. Спал даже кучер на козлах, но лошади сами подвезли экипаж прямехонько к «Траяну». Они могли бы завезти ездока и на другую сторону площади, к подъезду «Рюсси» — третьеразрядной гостиницы, кишевшей клопами, но они узнавали пассажиров по запаху и не сомневались ни секунды, что этот элегантный приезжий может остановиться только в «Траяне».
Позже рассказывали, что Корошек, хозяин «Траяна», вообще не хотел принимать Жака, потому что в прошлый раз молодой господин Грегор позабыл уплатить по счету. Так вот, Корошек будто бы рассвирепел (всем известно, что с ним это случается) и закричал: «Не надо мне его денег!» Да мало ли чего теперь наговорят в городе! Во всяком случае, вся эта история насчет Корошека — злостное преувеличение. Жаку просто пришлось подождать несколько минут в вестибюле, вот и всё. Он слышал за матовым стеклом конторки пыхтенье и шепот. Пыхтел Корошек, а Ксавер, лакей, шептал. Но когда Жак нетерпеливо откашлялся, Ксавер немедленно появился в вестибюле, готовый к услугам:
— Господин Корошек сейчас выйдет.
— А вот и мы, Ксавер! — воскликнул Жак со смехом, и его звонкий властный голос прозвучал для Ксавера как труба, так что он даже вздрогнул от испуга. Этот голос перебудит весь сонный «Траян». Он разбудит весь город.
— Ca va, mon vieux? Still going strong, old boy?Сноска1
Ксавер покраснел. Дыханием большого света повеяло на него от бодрого, задорного голоса Жака. Он бросил восхищенный взгляд на элегантный костюм инженера — голубовато-серый, словно подернутый сизой дымкой. С какой непринужденностью, как самоуверенно развалился этот Грегор на облезлом кожаном диване в вестибюле, — ну не так ли вот сидят путешественники в больших отелях Вены и Будапешта? Кто же осмелится усомниться в их платежеспособности?
— Дай мне четвертый номер, как в последний раз, Ксавер! — крикнул Жак, вытирая пот с лица.
— Занят, к сожалению. Дама из Бухареста.
— Дама? Старая, молодая, безобразная, красивая?..
— Довольно молодая, не красивая, но и не безобразная.
На лестнице Жак вдруг весело рассмеялся.
— Что это такое с нашим милейшим Корошеком, Ксавер? — спросил он, остановясь и взглянув на Ксавера. — Он, кажется, в дурном настроении, а?
— Это всё из-за тогдашней истории, — шепнул Ксавер. — Вы ведь знаете, это мужичьё… они бросились тогда прямо в полицию.
Жак снова рассмеялся. Да, то была веселая прощальная вечеринка. Двадцать одну бутылку вина выпили!
— Кстати, послушай, Ксавер, барон Янко Стирбей в городе?
— Да, в городе. Он оставил вам письмо. Я сейчас принесу. Пожалуйте вот сюда, в третий номер. Надеюсь, вы будете довольны, господин Грегор. Багаж я сейчас пришлю.
Ксавер поклонился, по старой привычке быстро скосил глаза на лакированные башмаки Жака. И такого-то гостя хозяин чуть не выпроводил! Прямой способ погубить всё дело, такие гости приезжают не каждый день…
Не успел Ксавер закрыть за собой дверь, как из номера уже раздались звонки, поднявшие на ноги всю гостиницу. Коридорный, весь в пыли, словно над ним только что пронесся самум, притащил багаж. Но едва он ушел, снова раздался резкий звонок. Коридорный еще раз просунул голову в дверь третьего номера. Горничная должна немедленно принести два ведра воды. Да, теперь «Траян» действительно начал просыпаться.
Жак с наслаждением плескался в тазу с холодной водой. Всё сошло гладко, черт возьми! Но что это, однако, стряслось с Корошеком? Вот чудак! Что это он забрал себе в голову? В «Рюсси»? Нет, совершенно невозможно. Это было бы плохое начало. Если бы он остановился в «Рюсси», никто бы ему не дал ни одной кроны взаймы. Он эту дыру хорошо знает. Жак вылил себе на голову туалетную воду из зеленого флакона и стал усердно тереть каштановые кудри.
— Войдите!
За дверью кто-то запыхтел, в комнату, прижимаясь к стенке, протиснулся Корошек и раскланялся несколько смущенно:
— С приездом, господин Грегор!
Жак повернул к нему улыбающееся лицо.
— Очень любезно вы приняли меня, господин Корошек! — воскликнул он, весело улыбаясь и великодушно прощая. — Черт возьми, когда я в Берлине появляюсь в «Бристоле», то швейцар — ростом в два метра — распахивает двери: «Честь имею, господин Грегор!»
«Берлин, — бормотал сконфуженный Корошек. — Берлин, да, да…» — Он шептал всё это в вырез своего жилета и астматически пыхтел от смущения. Он не смел отойти от двери и положил на край стола два письма, полученные на имя Жака. Корошек был приземист и толст, носил всегда очень широкую одежду; голова у него была необыкновенно длинная, яйцеобразная, волосы — белесоватые. Человек с плохим зрением мог бы подумать, что Корошек носит на плечах спелую, пожелтевшую дыню. «Да, да», — Корошек раскаивался, вид у него был озабоченный. От раскаяния он держал свою дыню несколько набок. Запах крепких духов, наполнявший комнату, внушал ему почтение к гостю. Будем надеяться, что молодой господин Грегор не слышал того, что Корошек в конторе сказал Ксаверу. Тогда дело было бы совсем плохо. Во всем виновато его сердце. Только оно. Это от сердца кровь застаивается… А господин Грегор стал еще красивее. Вот таким и должен быть молодой человек: свежий, здоровый, может, несколько дерзкий и легкомысленный… То-то порадовался бы старый господин Грегор, Христиан-Александр. — И у Корошека — он был чувствителен — появились слезы на глазах.
