Полынская Галина
Голубые розы
Никуда не хотелось ехать. Бродить бы по комнатам, таская на руках теплого, пушистого, увесистого кота, поглядывающего с сонным высокомерием, и никуда не ехать. Но надо. Одевалась нарочито медленно, желая всячески оттянуть ненавистный шаг за порог, долго искала тубус, вызывающе торчавший на видном месте. Впервые заявила о себе печень, а вот мозг, напротив, о себе не заявлял никак. Не было приятной прохладцы аналитического ума, не покалывал крошечными нервными иголочками ум реактивный, темными, дымными пластами безмолвно покачивались память с подсознанием... мозг тупо, молча болел, скорее даже ныл и работать отказывался.
Хотя и не было дождя, день показался свежевымытым, ярким, начищенным до блеска. Раскрашенные людские фигурки торопились по своим четко выверенным маршрутам, среди таких продуманных движений, я ощущала себя толстой, неповоротливой, расползающейся в разные стороны субстанцией. У неудобного выхинского перехода вяло нервничала толпа, двигаясь издевательски медленно. Некоторые пытались проскочить, но все равно безнадежно увязали через пару шагов. Присоединившись к распаренному, злому месиву будущих пассажиров электричек и метрополитена, я заметила впереди карманника. Действовал он нахально, не сомневаясь, что в переполненной согражданами каменной кишке вряд ли кто-то, испытывая жгучую любознательность, станет рассматривать соседей, а совершенно обалдевшим зомби-продавцам, жмущимся по стенкам перехода, тем более не до чего. Послушно семеня за потным коротышкой в зловонной клетчатой рубашке, я отчасти жалела, что на этот раз отчего-то не нашлось пары-тройки негодяев курящих в таком вот переходе, тогда мужик не так бы сильно озонировал. Задержав дыхание, я наблюдала за карманником. Длинные тонкие пальцы, будто бы жили сами по себе, наделенные особо холодным аналитическим умом. Измученная нелегким, одним на всех таких вот теток, российским бытом, жертва, с болтавшейся на плече сумкой, обреченно топталась, даже не пытаясь хоть как-то ускорить процесс перехода. Белые какой-то лунной белизной пальцы нырнули в баул на толстом потертом ремне. Зачарованно наблюдая за этим процессом, я обогнула обливающегося потом коротышку, приблизилась к карманнику и аккуратно ткнула ему тубусом под коленку. Он неловко дернулся, рука сбилась с мысли, ее холодный аналитический ум на мгновение перестал контролировать ситуацию, и тетка ощутила постороннее присутствие в своем багаже. Она сорвала с плеча сумку, и принялась голосить, копаясь в ее беспомощно раскрытом нутре. И без того медленный процесс перехода остановился совсем. По мне скользнул карий, длинноресничный взгляд оставшегося без обеда карманника, будто намыленный, он проскользнул через толпу в аппендикс, ведущий к пригородным электричкам. Его облик показался отчего-то смутно знакомым. Плюнув на манеры, расталкивая народные массы, разом превратившиеся в стадо вокруг неразборчиво кричащей тетки, я стала проталкиваться к выходу. Метро с загородными электричками меня пока что не интересовали.
Оказавшись на свободе, я чуть было не вдохнула полной грудью, но во время увидела рядок туалетных кабинок, расположенных неким человеческим гением впритык к беззубой пасти перехода. Не спеша, пошла через подобие площади, забитой продавцами-сумочниками и торговцами-лоточниками. Среди жары, шума, душераздирающей садистски громкой музыки из старой колонки, выставленной у входа в какой-то магазин, запаха туалета и шаурмы, я совсем поплыла. Мозг продолжал отчаянно тупить, валяясь кирпичом в черепной коробке, печень тихонько поскуливала. Внезапно взгляд наткнулся на одну из пластмассовых ваз под пестрым тентом. В ней торчали розы такого мертвенно-голубого цвета, что я даже остановилась, разглядывая бывшие цветы. Пожалуй, даже на похоронах они смотрелись бы чересчур трупно. "Как хороши, как свежи были розы..." Увидел бы восторженный пиит такое вот творение рук человеческих, враз бы импотентом стал. Когда человек пытается улучшить или видоизменить коренным образом, детище природы, все время получается смешная помойка, если помойка вообще способна быть смешной.
Оторвавшись от созерцания этого гиблого дела, побрела к автобусно-маршруточному гнезду. Огибая ручейки очередей, отыскала необходимый номер, к нему ручеек не вился, маршрутка стояла с призывно раскрытой дверью, и остальные очереди с ненавистью поглядывали на такое вызывающее поведение. Бросив тубус на сидение, я с трудом взобралась внутрь - ноги едва слушались. Протянув водиле червонец, устроилась у окна, перевела дух, и пожалела, что не захватила минеральной воды или на худой конец какого-нибудь яблока.
У Наташинских прудов вышла и, переваливаясь уткой, направилась к парку. Народу в будний день оказалось столько, что не было существенной разницы - встречаться здесь или на Пушкинской площади. Навстречу шел человек со странной фигурой: казалось, что задница у него находится с обеих сторон - сзади и спереди. Лишь поравнявшись, я увидела, что это Арал, узнала я его по необычному пронзительно-бирюзовому цвету глаз.
