Пролог Земля. Севастополь. 2012 год
Алексей Ильич шел по тротуару не обращая внимание на окружающую обстановку, полностью выключившись из реальности. Не было ни мыслей, ни чувств — одна лишь потребность идти не останавливаясь. Бесцельно, бездумно, безостановочно. Как старый одряхлевший робот со сбоившей программой из произведений Станислава Лема. Он никогда не думал, что случившееся будет так пронзительно неожиданно. Как удар молнии в безоблачную погоду. Хотя всегда был готов платить по счетам прожитых лет и поступков. Оказалось, что со временем проходит все, а вот подлая, невероятной случайность — имеет место быть всегда. Это — горькая проза жизни.
В груди копилась знакомая тягучая боль. Ему нужно было продержаться хотя бы часок и Алексей Ильич свернул в первую попавшеюся «разливайку». Благо, при нынешней демократизации, их было натыкано на каждом десятке шагов. В этих распивочных наливали, что угодно, кому угодно и в любое время суток.
За стойкой стояла затертая макияжем женщина неопределенного возраста, которая вопросительно посмотрела на хорошо одетого мужчину пенсионного возраста.
— Сотню коньяка, лимон, — уставившись куда-то в угол сказал здоровенный седой дед, выложив полста гривен на стойку.
— Мужчина, вам какой коньяк налить? — спросила официантка и шарахнулась к полкам с набором бутылок, когда клиент поднял на нее взгляд.
Такой взгляд был у ее мужа в то, уже далекое время. Когда он, высококвалифицированный наладчик станков с программным управлением, принес домой заводскую зарплату в десяток буханок хлеба. Тогда, будучи в приличном подпитии после корпоративного межсобойчика в кладовке бара, она насмешливо бросила: «Ерунда, проживем. Минет не измена — обслужу лишний раз хозяина бара». С тех пор она его не видела. Никогда. Муж молча повернулся и вышел из их однокомнатной квартиры, полученной немыслимыми стараниями директора завода, для своего лучшего наладчика станков. Как оказалось, он ушел не только из квартиры, но и из ее жизни. Молча, безвозвратно — навсегда.
Так же и этот дед, поднял на нее невидящий взгляд, развернулся и ушел, оставив на прилавке свои деньги. Своим зрелым женским чутьем барменша поняла, что он уходит не из бара, а из жизни.
А Алексей Ильич подумал, что как-то пошло будет умереть с алкогольным запашком. Жаль, что в последней своей схватке он сможет лишь разменять свою жизнь на чужую. А не отдать свою жизнь, за жизнь внука.
Прокурор рассказал о том, что у защиты появился свидетель. И мало того, что его внука убили подонки, их подкупы еще хотят его опозорить. Посмертная награда парню за то, что бросился на защиту девушки от негодяев-сынков высокопоставленных богачей.
Неужели это богово — «по делам твоим воздастся…». Что еще можно ожидать от этого подлого времени. Это значит за мои грехи воздается внуку, такая выходит истинная справедливость?
В зале суда он сел рядом с проходом, проигнорировав затравленный взгляд дочки и ненавидящий бывшей жены. Она в случившейся трагедии, считала виноватым Алексея Ильича. Пусть и развелись они более тридцати лет назад, он всегда и во всем был у нее виноват. Даже то, что внук переехал жить к деду, она ставила ему в вину. Считала, что дед должен был разменять трехкомнатную квартиру ради внука и дочки. Он же просто хотел оставить младшему Алексею родовое гнездо. Которое получали еще его прадеды, выстояв 20 летнюю очередь на жилплощадь. В эту квартиру внука принесли из роддома. И он, его дед, вернулся в нее из жизненных странствий умирать. Доживать исчисленный врачами срок — не более трех лет. Ну что же, здесь они не ошиблись.
Мысли текли вяло, в такт усиливающейся боли в груди. Он едва не прослушал оглашение приговора. Все было прогнозируемо. Как и эта иезуитски выверенная юридическая формулировка о необходимой самообороне. Убедительно доказывающая вину находящегося без сознания и забиваемого ногам семнадцатилетнего пацана школьника. А так же необходимую самооборону трех быков, расстрелявших лежащего внука из незаконного огнестрела. Эта гниль судейских крючков, вызвала еще более непереносимую боль в груди. И Алексей Ильич убежденный атеист, хотя и крещенный бабушкой в младенчестве. Как-будто бы втайне от родителей, членов КПСС, мысленно попросил: «Прошу тебя Боже, если ты есть — не сейчас. Я должен сделать необходимое, последнее, иначе за чем я пропыхтел жизнь на этой земле? Убивал врагов и хоронил друзей, за чьи-то теперь никому не нужные пафосные интересы, по чьему-то высокому государственному пожеланию. Или ты слеп и глух, а может просто куплен этими построенными храмами и подношениями, которые тебе сделали новые старые хозяева жизни. Согрешившие во всем, от насилия до убийств и от унижений до грабежа.
Отлегло… Обвиняемый был освобожден из под стражи в зале суда. И гордо цедил через губу приблатненные фразы, прихваченные в следственном изоляторе. С окружившими его друзьям, пошел на выход из зала суда. Он совсем не ожидал, что перед ним появится какой-то дедок, дружески хлопнет по плечу и сядет обратно на стул рядом с проходом. Оправданный судом убийца, с той же высокомерной улыбкой на лице, даже успеет сделать пару шагов. А затем рухнет на пол зала суда, с чуть торчащей над левой ключицей простой шариковой ручкой. А на лице этого несуразного дедка, застынет ухмылка от последней мысли в этой жизни: «Интересно, что подумает эта моя «бывшая кобра», увидев жестяную подарочную коробку из под печенья, фабрики «Красный октябрь». Которая набита этими железками, какими слуги народа расплачивались за каторжный труд, голод, холод, увечья, смерть. А главное — горькую память, на всю оставшеюся жизнь.
