Глаз змеи

Совсем не обязательно было именно тогда идти к колодцу. И все же в тот роковой день Георг Камраль решительно накинул синий ватник, взял с вешалки рукавицы и большими шагами пошел к воротам….

Утром он хорошо поработал топором. Запах сосен, смешанный с резким запахом его подмышек, одурманивал Камраля, и он, словно приняв возбуждающее средство, работал поистине самозабвенно. Когда с поленницей было покончено, он встал под душ, а потом поднялся в кабинет и углубился в математические и физические формулы, но просветление в мыслях, которого он ждал уже целую неделю, так и не наступило. Чем можно объяснить тот факт, что акустические уровни энергии двумерного электронного газа определяются с такой высокой точностью? При этом, как правило, акустическое сопротивление оставалось неизменным, а продольное было незначительным — это о чем-то говорило. Но о чем? Камраль, упорство которого было общеизвестно, вновь и вновь возвращался к этому решающему вопросу, голова его была до предела забита цифрами и взаимосвязанными фактами, формулами и догадками, но никакого леса за этими деревьями он так и не рассмотрел. Ему казалось, что перед ним картинка-загадка и что никакая система тут уже не поможет: остается только смотреть и смотреть, не теряя надежды, что скрытая фигура сама собой возникнет из путаницы деталей.

Бесцельное сидение за столом делалось столь изнурительным, что не грех было прибегнуть к средству, рекомендованному великим Оствальдом, — творческому безделью, но для атлетически сложенных людей типа Камраля больше подходит другое: позволив неразрешенной проблеме погрузиться в подсознание, активно заняться какой-нибудь физической работой. Такой работе профессор отдавался не менее истово, чем теоретическим изысканиям, и тогда как порывы его разума оставались незримы для окружающих, творения его рук внушали прямо-таки благоговейный ужас. Когда строилась эта вилла, профессор добровольно выполнял обязанности подсобного рабочего и своим примером побуждал каменщиков и плотников превзойти самих себя. Потом, уже в одиночку, он поставил изгородь, выстроил террасу, вымостил дорожку до ворот, сделал вокруг каждой клумбы бетонный бордюр, построил сарай и приличных размеров беседку, а рядом — плавательный бассейн… «Надо же, во что он превратил обыкновенную полянку!» — воскликнула спустя год жена Камраля; потом она часто повторяла эту шутку, когда им приходила охота посмеяться. Однако в последнее время в ее смехе все чаще слышались язвительные нотки. У Камраля с женой то и дело случались безобразные сцены (после которых обоим бывало стыдно), и она называла виллу профессорским отхожим местом; она относилась к его трудам на участке с легким презрением и даже, казалось, подозревала его в чем-то, словно он предавался там противоестественной страсти.

В свое время она мечтала о загородном доме, где им будет так уютно вдвоем и где можно будет весело проводить время с друзьями. Она вовсе не думала о комфорте; наоборот, ей казалось, что там все будет устроено просто, по-крестьянски, что в комнате будет гореть керосиновая лампа, а во дворе — стоять маленький домик с вырезанным в двери сердечком. И теперь она не упускала случая с горечью напомнить мужу, что именно она присмотрела этот участок и уговорила старика Корге продать его. Тогда это был просто кусок земли на косогоре: повыше были устроены грядки, а внизу расстилался луг, на котором стоял колодец… И в этот злосчастный день Камраль открыл колодец, вовсе не думая о своей змее.

Отодвинуть тяжелую крышку было не так-то просто, и Камраль уже хотел идти за ломом, чтобы поберечь свои мускулы и сухожилия, но тут крышка наконец поддалась — медленно и со скрежетом. В последний момент у него возникло ощущение, что бетонная крышка уже не трется о бетон, а скользит, и только тут он вспомнил о змее. Но было уже поздно. Камраль услышал громкий всплеск; он заглянул в колодец и увидел, что змея упала туда. «В такой холодной воде она неминуемо погибнет», — подумал Камраль. И еще он увидел на гибком теле змеи кровавое пятно. Он резко нагнулся, едва не свалившись вниз вслед за змеей, достал беспомощное существо из воды и положил в невысокую, по-зимнему сероватую траву рядом с колодцем.

Камраль никогда не видел другого ужа таких размеров; тело его было черным, а светлое пятно на голове напоминало корону. Из ужасной раны на животе струилась кровь. И лишь тут Камраль заметил, что змея на него смотрит. Левый глаз ее был обращен к профессору: казалось, боль мешает этому глазу закрыться. Камраль не помнил, сильное ли у змей зрение, но решил, что у этого существа обмен веществ замедлился уже настолько, что хорошо видеть оно просто не может. И все же он спрашивал себя, способна ли еще эта змея осознать связь между своими страданиями и хорошо знакомой фигурой стоящего перед ней человека. Ему хотелось бы думать, что на это она уже неспособна. Он передвинул крышку и закрыл колодец, словно пытаясь исправить свою ошибку. Обернувшись, он увидел, что змея по-прежнему лежит, беспомощно изогнувшись у его ног и смотрит на него. Где бы он ни стоял, она не спускала с него взгляда, хотя ее глаз оставался недвижимым. Взгляд ее казался скорбным, полным упрека, но Камраль не знал, как прекратить ее страдания. Чувство вины и бессилия становилось все сильнее и мучительнее, и когда оно сделалось невыносимым, он принес лопату и вонзил ее в беззащитное тело змеи у самой головы.