«…Рев трибун заполнил все пространство. Он шел волнами, оглушал и парализовал сознание. Он вливался в темный коридор, ведущий на арену, возбуждал его и учащал сердцебиение. Внешне Максимус выглядел спокойно. Он проверил крепление скутума на левой руке, поправил поножу на правой ноге. Встал прямо, прислушался. Рев прекратился. Максимус напрягся. Бой кончился, понял он. Затем арена вновь взорвалась.
Через минуту в коридор внесли поверженного гладиатора. Из перерезанного горла толчками пульсировала алая кровь, левый глаз вылез наружу из глазницы и смотрел на уже чужой для него мир недоуменным взглядом. Сильный удар в лоб, понял Максимус. Он скользнул по погибшему товарищу равнодушным взглядом, закрыл глаза, сделал несколько глубоких вдохов.
С арены вошел эдитор.
– Слишком быстро закончился бой. Император недоволен, – сообщил он Максимусу и ланисте.
– А я предупреждал, что этот германец еще сырой, – невозмутимо заметил ланиста.
– Так, следующий готов?
– Готов.
– О-о! Максимус! – Эдитор довольно цокнул языком. – Давай, покажи все, на что ты способен.
– Вперед. – Ланиста слегка подтолкнул Максимуса в спину.
Гладиатор вышел на арену вслед за эдитором. После темного помещения яркое солнце ослепило. Он инстинктивно прикрыл глаза ладонью, из-под ладони стал обозревать трибуны, ища взглядом императора.
– Секутор Максимус! – громко объявил эдитор зрителям. – Семнадцать побед, одно поражение.
– А-а-а! – взревели трибуны.
С противоположного конца арены вышел высокий эфиоп с сетью и трезубцем.
– Ретиарий Саадат. Десять побед, ни одного поражения, – возвестил торжественно эдитор.
Трибуны взвыли, многие хлопали в ладоши. «Вот это будет бой!» – восторженно сообщил молодой горожанин в холщовой тунике молоденькой симпатичной девушке. Та только кивнула головой, смотря на арену широко раскрытыми глазами.
Максимус повернулся к центральной трибуне, на которой сидел император Тиберий:
– Ave, Caeser. Moritori te salutant!..[1]
– Кёнен зи мир битте хельфен? – Немецкая журналистка, сидевшая рядом с Максимом, прервала его чтение. Она безуспешно пыталась опустить синюю пластмассовую шторку на иллюминаторе, чтобы солнце не било ей в глаза. Максим приподнялся со своего кресла, опустил шторку.
– Спасыбо. – Немка приветливо улыбнулась мужчине. – Вы есть официр?
– Да, офицер. А вы журналистка из «Дойче велле»?
– Рихтихь. Я плохо говорить по-русски. Я зовут Ингрид.
– Максим. Может, перейдем на английский? – предложил Максим, который в немецком чувствовал себя слабовато.
– О, ес!
По-английски немка говорила вполне сносно. Она сообщила, что в Сирию летит впервые, что ей поручили составить репортаж об освобождении Пальмиры и что в эту командировку она с трудом отпросилась у своего редакционного начальства.
– А вы не строевой офицер, – сказала вдруг Ингрид Максиму, лукаво улыбнувшись.
– Почему вы так считаете? – Мужчина слегка напрягся.
– У вас под мышкой пистолет, вы говорите как настоящий лондонец, и когда вы разговариваете со своими, то не говорите «так точно» и «никак нет».
«Наблюдательная… зараза, – мысленно чертыхнулся Максим, – а еще говорит, что плохо знает русский».
– О, нет, нет, – обворожительно улыбнулась немецкая журналистка, – если у вас какая-то секретная миссия, то я больше не буду касаться этой темы.
– Ну что вы, – Максим тоже улыбнулся женщине, – особого секрета нет. Я военный советник. Буду консультировать сирийских офицеров по вопросам защиты населенных пунктов от бандитов.
– А вы знаете местные языки?
– Да… Арабский, курдский неплохо.
– Здорово! Мы, немцы, в этом плане ленивы. Ну, английский, французский еще осиливаем. А остальные – только узкие специалисты…
– Подлетаем. – Максим привстал и посмотрел в окно иллюминатора.
За стеклом виднелась сине-зеленая гладь моря. Оно блестело на солнце и радовало глаз. Справа по борту самолета – два корабля. И хотя они с пятикилометровой высоты выглядели игрушечными, он сразу понял, что это наши военные корабли. Здесь недалеко наша база «Тартус».
Военно-транспортный самолет забит под завязку. Какие-то приборы, запчасти для «МиГов» и «Сушек», запасы продовольствия для постоянного состава, гуманитарная помощь для местного населения. Были еще какие-то ящики, которые перед погрузкой на Чкаловском аэродроме охраняли полвзвода автоматчиков.
Весь салон огромного самолета разделен на три части. Рядом с кабиной пилотов – отсек для ВИПов. Своего рода бизнес-класс. Он оборудован более-менее комфортно: приятная бежевая обивка салона, около иллюминаторов прикручены к полу самолетные кресла, кнопки вызова стюарда, если так можно назвать улыбчивого капитана в летной форме, приставленного к пассажирам.
Центральная часть самолета, отделенная от «бизнес-класса» небольшой перегородкой, полностью забита грузом. В хвостовой части находятся суровые и молчаливые автоматчики и кинолог с собаками.
Публика в «бизнес-классе» разношерстная: военные летчики, два врача, летные техники, саперы и журналисты (все наши, за исключением одной немки). И еще двое штатских с военной выправкой и таинственным выражением лица, по всей видимости военные контрразведчики. Максим тоже относится к этой категории: к таинственным «штатским».
