Когда мне было столько лет, сколько тебе сейчас, и жил я в той, другой стране, дети появлялись на свет не так, как теперь. В те времена люди не марали рук сами, а ходили к мастеру по детям.
Нынче молодежи обязательно хочется делать это самостоятельно; они обзавелись бы набором "Сделай сам", если б такой продавался. Никому они не доверяют. А ведь большинство вовсе для этого не пригодны — чтобы получились дети, нужны навык и подготовка. Поэтому многие нынешние дети получаются неправильными, и родителям приходится их прятать. Вот вам и причина неразберихи наших дней. За последние двадцать лет мне ни разу не попался на глаза ребенок, которого одобрил бы Гершель.
Кем был Гершель? Мастером по детям в нашей деревне. До чего же славно он работал! Люди приходили издалека, чтобы купить у него детей. Хороший был человек, никогда не обманывал покупателей. Детей тогда брали на вес, но Гершель всегда отпускал то, что у него требовали, унция в унцию.
Большинству хотелось ребеночка в шесть с половиной — семь фунтов. Ребенок был крупным приобретением, люди годами экономили, чтобы совершить покупку. Иногда бедная пара просила младенца помельче. Но Гершель советовал не скупиться: слишком легкие малыши были тощими, недоделанными и часто умирали. Гарантии он не давал. После того как ребенок покидал его руки, он больше за него не отвечал и не принимал проданное назад.
Гершель редко покидал свою мастерскую. Он вставал с петухами и трудился весь день. Когда в небе загорались звезды, в его окне зажигалась свеча: он мастерил допоздна. Людям приходилось оставлять ему предварительные заказы. Мастерская Гершеля была большим каменным домом в центре деревни и смахивала на пекарню — такие же объемистые печи, такие же трубы, указывающие, как пальцы, в небо и выдыхающие белый дым и сладкий бодрящий запах.
Иногда заказать ребенка приходила одинокая женщина. Обычно она устраивала из этого событие, взяв с собой кучу родни. Гершель появлялся из тумана и здоровался с ней, и женщина говорила: "Гершель, сделай мне ребеночка". Гершель кивал и отвечал: "С Божьей помощью".
Потом он вынимал из-за уха карандаш и делал пометки. Кто на этот раз — мальчик или девочка? Крупный? Какие волосики? Женщина отвечала: "Каштановые кудри и, пожалуйста, носик, как у моей сестры Сары, и еще специальная родинка в специальном месте, чтобы я ни с кем ее не спутала…" Гершель все записывал и напоминал: "Никаких гарантий, обратно не приносите".
Родители платили денежки, и спустя девять месяцев, день в день, ребенок был готов. Иногда получалось то самое, что заказывали, но чаще — нет. Однако это не имело значения, потому что детишки у Гершеля выходили до того чудесные, что люди моментально в них влюблялись и обо всем забывали. Женщина, держа на руках своего нового ребеночка, восклицала: "Вообще-то я, и правда, хотела мальчика, черноволосого, а не шатена. А взгляните на его носик, эту свернутую набок картофелину! Спасибо, спасибо, Гершель!"
Гершель в ответ краснел, смотрел в пол и отвечал: "Все во власти Божьей". Не знаю, скромность это или такая манера признавать свои ошибки. Зато я знаю: детишки, которых он пеленал и протягивал через прилавок родителям, были расчудесные, свеженькие, само совершенство.
Но как только младенцы оказывались по другую сторону прилавка, Гершель умывал руки. Однажды он сказал, что его дело — внешний вид, а все, что внутри, забота родителей. Они получают от него росток, чтобы возделывать и готовить к цветению.
Тосковал ли он по детям, которых отдавал? Мы часто об этом задумывались. У Гершеля не было ни жены, ни собственных детей. Все свое время он посвящал работе и жил в комнатушке позади своей мастерской, совершенно голой, не считая кровати, столика и молитвенника. Он не был стар, хотя по-стариковски горбился и шаркал. Выражение его глаз за толстыми стеклами очков никто не мог прочесть.
Из своей работы он не делал тайны. Он был честен с покупателями, никогда их не надувал: не поил младенцев водой, чтобы сделать тяжелее (как, рассказывают, поступают некоторые мастера по детям). Гершель любого был готов впустить к себе в мастерскую и позволить наблюдать за его работой. В детстве я провел там много часов, глядя на него во все глаза. Приходили и другие мальчишки, а еще девчонка по имени Алина. Там мы чувствовали себя совсем как дома, не то что в других местах.
В мастерской стояла жара, пар столбом. Младенцы были нежными и нуждались в тепле для роста. Первым делом Гершель замешивал тесто. Он разводил порошки и жидкости в большой деревянной лохани, постоянно проверяя густоту состава. Мы не знали, из чего состоит его тесто, и не отваживались спросить, потому что за работой Гершель без умолку распевал молитвы, иногда с закрытыми глазами.
Когда тесто становилось золотисто-розовым и напоминало густотой творог (однажды Гершель позволил нам потрогать тесто, заставив сперва вымыть руки), он принимался его месить. Чудесное было зрелище! Гершель, человек вообще-то хилый, обладал очень мускулистыми руками — недаром он годами месил тесто. Мы любовались кувырканием и танцем теста, тугими канатами мышц мастера, сбегающим по его щекам пЧтом, переглядывались и шептали друг дружке: "Я тоже буду таким, когда вырасту!"
