Егор всегда знал, что понедельник — день тяжелый.
Но двадцать четвертое мая не просто подтвердило эту истину, а еще дало понять, что все «тяжелые» понедельники, случившиеся за предыдущие двадцать лет, были не более чем легкой разминкой.
Началось все в шесть утра, когда сосед сверху, принадлежащий к той породе маньяков, коим нравится процесс ремонта, начал сверлить стену.
— Вот козел, — с душой сказал Егор, насильно вырванный из приятного, почти эротического сна с участием Марины.
Через неплотно прикрытую дверь из соседней комнаты донесся стон, достойный фильма ужасов. Это очнулся Санек, на пару с которым Егор снимал квартиру. Он провел выходные по принципу «с утра выпил — весь день свободен», и пробуждение у него вряд ли вышло приятным.
Сверху доносились истошные взвизги, точно сосед коварным образом мучил несчастную дрель. Понятно, что все равно скоро вставать, но спускать подобные вещи нельзя из принципа.
— Вот козел, — повторил Егор, понимая, что придется покидать постель и идти разбираться.
От Санька сейчас помощи — только запах перегара, перекошенная физиономия и красные, точно у вампира, глаза. И впрямь — можно снимать хоть в триллере про злобных любителей мозгов, хоть в пропагандистском ролике о вреде пьянства.
Откинув одеяло, Егор оделся и поплелся в прихожую. Мельком глянул в зеркало и, как обычно, скривился — подбородку не мешало быть поквадратнее, мускулам — покрепче, плечам — пошире, к росту можно добавить сантиметров десять, и еще убрать с физиономии эти мерзкие прыщи…
Но ничего, возьмем умом.
Беседа с соседом-маньяком не заняла много времени, но оказалась на диво эмоционально насыщенной. В ней были упомянуты разные виды животных и некоторые экзотические способы общения между ними, а также использованы слова, официально именуемые ненормативной лексикой.
Но своего Егор добился — сверление прекратилось.
Вернувшись в квартиру, он обнаружил, что Санек свершил маленькое чудо — «восстал из мертвых» и даже предпринял попытку сварганить завтрак. При этом он, правда, усосал всю воду из графина и употребил внутрь неведомо как сохранившуюся в холодильнике чекушку.
— Ну, ты ваще, — сказал Егор, глядя, как сосед заливает яйцом вываленные на сковороду макароны.
— А то… — отозвался Санек. — Ты ж меня знаешь!
Квартиру они снимали вместе уже три года, с того лета, когда оба приехали в столицу на учебу.
Санек, прирожденный технарь, прибывший в Москву из Архангельска, одолел жесткие экзамены в Бауманку, куда и стремился. Егор, уроженец Саранска, в силу отсутствия каких-либо особых талантов оказался за партой в одном из тех безликих вузов, что в изобилии возникли в девяностые годы, когда выяснилось, что стране срочно нужно множество менеджеров, экономистов и юристов…
Учился он средне, без особых провалов, но и без достижений, как-то переползал с курса на курс.
— Знаю, — Егор вздохнул. — Это-то меня и пугает…
Санек любил не только «принять на грудь», но еще и готовить, и при этом умением кулинара похвастаться не мог. Порой он ухитрялся испортить такое блюдо, как вермишель быстрого приготовления, а однажды, когда приятели были при деньгах, удачно сварил солянку из восьми видов мяса.
Похмельные кухонные эксперименты закончились с переменным успехом — макароны подгорели, но остались при этом условно съедобными. Соседи позавтракали, после чего Санек завалился обратно спать, а Егор принялся собираться — в девять зачет, а ехать через пол-Москвы…
В метро, как обычно, была давка, но за три года в столице Егор к ней привык и не обращал внимания. В институт приехал вовремя и в компании мрачных, невыспавшихся одногруппников принялся ждать препода.
«Финансовый менеджмент» читал доцент Кащинский, прозванный, естественно, Кащеем. Прозвищу он соответствовал не на сто, а на все двести процентов — и внешностью, и характером. Тощий, даже изможденный, он имел обыкновение буравить студентов мрачным взглядом и вещать неразборчивым замогильным голосом.
Сегодня Кащей был не в духе — это Егор понял, едва завидев физиономию препода.
— Ой, попали, — прошептала Лизка Мурзикова, первая красотка и модница группы.
— И не говори, — пискнула ее верная подруга и главная сплетница всего потока Наташка.
— Заходите, — велел Кащей, глядя на студентов с кровожадным вдохновением.
И началось.
Это был не просто зачет, нет, это более напоминало пытку, утонченную, хитрую, долгую. Кащей опрашивал их по одному и по двое, пытал невнятными вопросами, ответа на которые не знал, похоже, и сам, но при этом никого и не отпускал, не выгонял со словами «приходите в следующий раз».
Завидь все это злобные инквизиторы, они бы прослезились от умиления и мигом подарили доценту Кащинскому рясу и пару «испанских сапожков».
Егор, еще час назад считавший, что неплохо знает предмет, вздрагивал, едва услышав свою фамилию «Грачев!» Мямлил что-то в ответ, путался в цифрах и понимал, что сегодняшняя их встреча с Кащеем, скорее всего, не последняя.
Закончилась пытка ровно в полдень, когда доцент обвел аудиторию ледяным взглядом и заявил:
— Да, молодые люди, вижу, что семестр мучился с вами зря. Приходите в среду к трем.
