ВАДИМ ЭВЕНТОВ
ГЕНИИ
По утрам из раскрытых окон дачи доносились звуки рояля. Виртуозная, сотканная из света и тени, волн контрастов, нежной лирики и огненных страстей музыка удивительным образом совмещала в себе классическую ясность с усложненностью форм и нервозностью нашего беспокойного века, в искрометных фортепианньгх пассажах и задумчивом пиано наливалось чье-то открытое миру сердце.
"Кто это играет?" - спрашивали приезжие, и жители дачного поселка горделиво, как о местной достопримечательности, отвечали: "Сын профессора Градополова. Наш вундеркинд!"
Если прохожий, понимавший толк в музыке, пытался удовлетворить свое любопытство дальнейшими расспросами, его ждало разочарование:
местные жители мало что знали о юном даровании, отец его, профессор столичного Института генетики, купил у генеральской вдовы дачу, построил для сына на участке теннисный корт и, опасаясь дурного влияния поселковых рокеров и "металлистов", держал свое чадо чуть ли не взаперти.
И в самом деле, часто, когда умолкал рояль и радио разносило над поселком бойкие звуки шлягера, на площадке за высоким забором появлялся угловатый подросток в шортах, иногда его сопровождал сам профессор Градополов, вдвоем они разыгрывали несколько легких разминочных геймов, но чаще мальчик выходил на корт один и с монотонным постоянством адресовал удары мяча крашеной деревянной стенке.
Впрочем, Ганя не замечал своего одиночества, его день был заполнен разнообразными занятиями, которые предусмотрел для него отец. Профессор Градополов, страстный любитель музыки, собравший у себя обширную фонотеку, вел переписку и был лично знаком со многими выдающимися музыкантами. Судьба наградила профессора Градополова сыном, наделенным редчайшим дарованием. В четыре года маленький Ганя сочинил свою первую фортепианную пьесу, его успехи в композиции поражали учителей и знатоков музыки, сам Кабалевский с одобрением отзывался о его опытах и сулил Гане большое будущее.
Но главной страстью профессора Градополова была наука, ей он отдал всю свою жизнь. Открытия профессора в области генной инженерии упоминались в учебниках биологии, а его работы по репликации соматических клеток считались образцовыми. Однажды Ганя ездил к отцу в Институт генетики. Помощник отца по лаборатории, моложавый улыбчивый кандидат Навроцкий вызвался быть Ганиным гидом. С увлечением посвященного в таинства науки он рассказывал Гане о двойной спирали ДНК, аминокислотах, хромосомах и генах и в заключение, желая поразить рассеянного экскурсанта, провел его в продолговатое с затемненными окнами помещение. Ртутные лампы под потолком лили холодный стерильный свет, вдоль белокафельной стены громоздились объемистые бочкообразные сосуды в паутине трубок и проводов.
- Взгляни-ка сюда!.
Навроцкий подошел к сосуду и щелкнул выключателем. На матовой поверхности камеры засветилось окошко Ганя наклонился и увидел сквозь стекло погруженный в жидкость пульсирующий комок, обтянутый тончайшей полупрозрачной пленкой. Сквозь пленку проглядывала густая сеть кровеносных сосудов и темный орган, похожий на бьющееся сердце
- Что это? - с интересом спросил Ганя
- Зародыш китайского хомячка. Выращен из соматической клетки, взятой из кусочка кожной ткани - Навроцкий сделал паузу, будто ожидал аплодисментов. Но аплодисментов не последовало. Выдающееся достижение отечественной генетики ие произвело на Ганю должного впечатления. Ганя окинул рассеянным взглядом шеренгу бочкообразных сосудов и спросил:
- Ужасно интересно! А человека из кусочка кожи выращивать вы не пробовали?
Моложавый кандидат не заметил иронии
- Мы не ставили подобной задачи, - серьезно ответил он. - В принципе это дело техники. Между соматическими клетками хомячка или человека нет существенной разницы.
Навроцкий с энтузиазмом стал рисовать перед Ганей перспективу получения взрослых особей из единственной клетки. Отправляясь в космическое путешествие на освоение далеких миров, вовсе не обязательно по примеру библейского Ноя брать с собой "всякой твари по паре", в пробирках будет храниться наследственный генофонд полезных животных, при желании с его помощью люди воспроизведут целые стада. Что касается человека, то генофонд каждого из нас уникален. Умирая, можно завещать свой генофонд потомкам, человек в будущем может родиться как бы заново и прожить вторую жизнь. А уж генофонд выдающихся талантов просто бесценен - люди не имеют права его терять.
- Ты только представь, - увлеченно говорил Навроцкий, - что означает для человечества генофонд таких великих умов, как Галилей, Ньютон, Гёте или Толстой!
Ганя вообразил тянущуюся из глубины веков в бесконечные дали цепочку неотличимых друг от друга Галилеев, Ньютонов и Толстых и пожал плечами. Рассказ Навроцкого порядком ему надоел. Он тут же перевел округлую физиономию говорливого кандидата в музыкальный образ, нарастающий по крещендо ряд синкопированных трезвучий, и засмеялся своей находке. Смех его обидел Навроцкого и заставил замолчать.
Ганя добросовестно обстреливал деревянную стенку, стараясь попасть мячом в центр желтого круга. Мастерским ударом из-за головы Ганя отбил отскочивший мяч, мяч пролетел над стенкой и упал за забором.
