Одна ошибка может сломать всю жизнь. Вчера я жила в квартире, под присмотром матери, а теперь шла по нечищеной дороге, которую заметала метель. Руки оттягивала сумка и два пакета с вещами. Хотелось есть и пить. Фонари в этой части города не горели. Поэтому приходилось идти на ощупь. То и дело ноги проваливались по колено, когда я сходила с протоптанной тропинки, которую определяла скорее на ощупь.
Холодно. Все мысли были о тепле и еде. Надо было на вокзале все-таки поесть. Хорошо хоть купила с собой несколько пирожков. Ничего. Сейчас доберусь до отцовского дома, тогда и отогреюсь.
Дом моего детства. До шестнадцати лет я проводила здесь каждое лето, пока не умерла бабушка. Отец умер еще раньше. Я его почти и не помнила. Зато осталась бабушка, которая приглашала меня на каждые каникулы к себе. Жила она в трех часах от областного города. Я вспомнила уютный дом, запах пирогов и молока. Клубнику и вареную картошку, которая всегда была рассыпчатой и сахарной. Все бы отдала за тарелку этой картошки и стакан парного молока. Но бабушки уже не стало. Дом она оставила мне. Вряд ли ей приходило в голову, что мне придётся здесь жить. Я и не планировала. Думала буду сюда в отпуск приезжать или на каникулы. Только с шестнадцати лет я так ни разу и не приехала. Летом подрабатывала или ездила с мамой на море. Зимой было интереснее с друзьями гулять, а не возвращаться на отцовскую родину. Дом все эти четыре года ждал, когда я вспомню про него.
Нет, я понимала, что дом уже не был прежним. Четыре года без хозяев должны были на нем сказаться. Но к такой разрухе я не была готова. Снега было выше колена. Я с трудом пробралась к покосившемуся крыльцу. Ступеньки угрожающе заскрипели подомной. Замок заржавел настолько, что не хотел открываться. Окно в терраске было разбито. В полной темноте, я закинула туда сумки и пролезла сама. Снег на полу. Свет отключен за неуплату. Холодно. Как я догадалась на вокзале спичек купить? В самый последний момент вспомнила, что нужно будет печку растопить.
Дверь в сам дом открывать не пришлось. Замок был сорван. Видимо, воры залезали чем-нибудь поживиться. На кухне полный беспорядок. Тарелки и кастрюли валялись на полу. В комнату я даже заходить не стала. Надо растопить печку. Дров не было. Они были в сарае. Но до него сегодня я точно не доберусь. В терраске лежало несколько деревянных ящиков. Мы в них собирали яблоки и относили на чердак, где те хранились до самого Нового года. А топор не утащили. Воры не знали, что мы его прятали под тахтой в терраске. Бабушка его всегда держала около входа, потому что жила одна. Если кто приходил ночью, то она выходила с топором для успокоения нервов. Не знаю, хватило ли у нее смелости этим топором ударить кого-то, но один раз замахнулась. После этого местные алкаши больше не ходили к ней деньги занимать. Потому что нервная она очень.
Злости и обиды во мне было столько, что я расколошматила ящики топором на щепки. В темноте, со слезами на глазах и топором в руках, в заброшенном доме — я была картинкой не для слабонервных. Приступом злости прошел. Наступило опустошение. Как будто силы покинули меня. Но печку растопить было нужно. Руки не слушались от холода. Спички гасли. Потом вспомнила, что надо запихнуть бумагу и тогда дрова быстрее разгорятся. Кусок старой газеты тут же был запихан внутрь. Огонь. Он тут же начал жевать сухие дрова. Я сидела около печки на шатком стуле и не могла заставить себя убрать руки от огня. Холод пронизывал до костей. Огонь вздрагивал от сквозняка. А потом пошел дым, который растекался по комнате. Я испугалась, что началась пожар. Хотела затушить огонь, но потом поняла, что тут труба виновата. А еще местами и сама печка. Из нее тоже шел дым. Старая. Еще и стул подогнулся, и я свалилась на пол. Это было пределом моего неудачного дня. Дня, когда одна ошибка разрушила всю мою жизнь. Слезы вновь потекли по щекам. Началась банальная истерика. Я ведь не плакала ни утром, ни днем. Стойко выдержала удар. А сейчас нервы не выдержали. Они не были из железа. Надо было выплакаться, пожалеть себя. Стандартная реакция на шок. Это мысли проходили по грани сознания.
За окном бушевала метель. Выл ветер. И сейчас он не казался мне таким милым, а снег таким приятным, как сегодня утром, когда я ехала в институт.
* * *
До двадцати лет я не знал, что такое любовь. Не скажу, что меня не интересовали мальчишки. Интересовали. Я понимала подруг, которые влюблялись. Понимала фильмы и книги про чувства. Но мое сердце оставалось холодным. И подростковые гормональные взрывы я пережила спокойно. Казалось, что все спит глубоким сном. Свободное время я тратила на учебу и общение. Занималась репетиторством. Все было до того момента, когда я встретила Эдика. Эдуард Михайлович был аспирантом. Вел у нас семинары по зарубежной истории. Когда я впервые увидела его, то все две пары не могла поднять на него глаз. Я не слышала вопросов, что он задавал. Это было как наваждение. Его голос казался музыкой, в которой не было слов. Диагноз я поставила себе сама, на следующие сутки, когда всю ночь видела о нем сны. Это была любовь. Первая любовь, от которой кружилась голова, сердце выпрыгивало из груди, а мысли были глупыми и наивными.
