Александр Проханов — Двадцать лет в строю
ФОТО В. АЛЕКСАНДРОВА
Мы затевали газету "День" во времена, когда жизнь в стране напоминала потоп. Когда разверзлись хляби небесные, и с неба хлынули страшные бесконечные дожди, заливая великие советские пространства.
Мы строили газету, как Ной строил ковчег: доска к доске, гвоздь к гвоздю. Мы пытались успеть к тому времени, как потоп разразится во всей неукротимой силе. Мы собирали в ковчег все ценности, которые подвергались нападкам и истреблению. Мы переносили в ковчег Красные смыслы великой эпохи: в нашей газете печатались советские военачальники, политики, художники, философы. Мы скапливали в своем ковчеге национальные русские ценности, которые, как мерещилось, должны были воскреснуть при новой власти, но оказались обреченными на заклание. Мы заносили туда православные святыни той далекой Белой империи, которая рухнула под натиском красной конницы. И когда потоп залил всю нашу Родину, ковчег был уже на плаву. И мы начали наше плавание.
Газета "День" в ту пору чем-то напоминала русский монастырь времен нашествия. Когда по русским землям мчалась татарская конница, пылали посады, горели города, угонялись в полон крестьяне и ремесленники, когда множество удельных князей изменяло своему прапору и шло на поклон к захватчикам, — в монастыри стекались погорельцы и беженцы, приходили иконописцы, в монастырях писались книги, в них оставался нетронутым благоуханный русский язык.
Когда на монастыри нападали враги, все как один поднимались на стены: монахи и пришельцы, женщины и дети. Так же было и с нашей газетой. Когда мы стали заметны, на нас набросилась вся сатанинская либеральная рать, обладавшая колоссальной мощью телевидения, гигантским количеством газет. Гул стоял от их воплей. Против нас был начат поход ненависти. Нас отождествляли с опорным пунктом советского и национального сопротивления. Нас демонизировали, называя фашистами, нас хотели смести с лица земли. Мы же были тем крохотным деревянным "яком", который взлетел навстречу стальным армадам "мессеров". Мы принимали бой, нас сбивали, сжигали, мы садились на аэродром, латали дыры, опять поднимались в небо и вели неравный бой.
Мы бились в течение всех двадцати лет, мы продолжаем биться и сегодня. "Завтра" — по-прежнему газета сражения, газета отпора.
Удивительные были времена! Они проносились как миг единый. Дни и ночи кипела кромешная работа: планерки, встречи, совещания. Ругань, ссоры, надрыв… А потом вдруг газета превращалась из рабочего издания — в тайный съезд патриотических сил, куда приходили левые и правые, у которых не было еще тогда своего чертога. Мы планировали стратегию, разрабатывали поведение, создавали свой теневой кабинет.
А потом вдруг это серьёзное совещание оборачивалось дружеской попойкой, на которую сносили водку, огурцы, капусту, нарезку. Мы сидели-пьянствовали, гоготали, играли на гитарах, к нам приезжали артисты, они читали свои стихи и танцевали, иногда на столах.
А затем редакция превращалась в вербовочный пункт, когда Тирасполь и Бендеры требовали добровольцев, и мы устраивали контакты русских волонтеров с нашими приднестровскими друзьями, снабжали адресами, рекомендательными письмами, верительными грамотами.
А после этот вербовочный лагерь становился лазаретом: на войне лилась кровь, возвращались раненые, и патриоты-врачи несли нам коробки с лекарствами: йод, бинты, пластыри, капсулы — и редакторский кабинет превращался в склад медицинских препаратов.
Конечно, в ту пору мы были в большей степени газетой уничтожаемой Красной державы. Все свои силы направляли мы на то, чтобы не были истреблены наши красные ценности. Но мы уже тогда сформулировали концепцию будущей русской империи. Она родится из праха Красной и из пепла Белой, монархической империи. Обе они рухнули под напором новой силы, их обеих одинаково уничтожала жестокая либеральная рать. Мы пытались соединить красные и белые силы.
В первые же дни мы установили связи с нашей церковью. Той, которая только-только поднималась после изнурительных десятилетий. Я помню, как нас, левых, благословил тогда на деяния свои митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Иоанн. Он сказал, что нет ни красных, ни белых, а есть русский народ — и мы тогда положили начало вселенскому примирению двух имперских эпох.
Второй раз нас благословил на наш бой схииеромонах Троице-Сергиевой лавры отец Филадельф. Уже на одре, лежа в черной схиме, испещренной белыми крестами и надписями, он благословил нас на деяния, которые чуть позже превратились в Восстание 1993 года.
В ту пору нашу красную газету окормлял удивительный человек, священник Дмитрий Дудко. Он одним из первых в Церкви проповедовал синтез белого и красного начал. Для отца Дудко советские мученики: Космодемьянская, Гастелло, Талалихин, Карбышев, панфиловцы, молодогвардейцы, — были такими же святыми, как и мученики Русской Православной церкви всех прежних времен.
Нас пытались закрыть уже тогда. Шли процессы. Поступали непрерывные нарекания и предупреждения. На суды поддержать нас приходили наши друзья, молодые депутаты Верховного Совета: коммунисты и националисты. Это были дни великой солидарности патриотов. На вечерах, которые мы устраивали в ту жуткую пору, когда вокруг сгущалась тьма, торжествовала русская музыка, русская поэзия, русская классика.
