Александр Проханов КУЛЬТУРА – КОЛЫБЕЛЬ РЕВОЛЮЦИИ
Сегодня на политику намотали огромный рулон туалетной бумаги, в которой не видны депутаты, губернаторы, лидеры партий, и только Жириновский, раздирая коготками покров, истошно визжит: "Я — еврей, друг Америки!.. Смерть Саддаму Хусейну!" Но и его заматывают в бумажный саван.
Культура, по ряду признаков, снова становится тем пространством, куда перемещается духовная жизнь народа, происходит схватка ценностей, начинает мерцать, описывая загадочные иероглифы, светлячок, — то ли исчезнет, помелькав в сумерках уснувшего сада, то ли приблизится, огненно вспыхнет, ослепит, как внезапное, вставшее среди ночи светило.
Власть в России всегда взаимодействовала с культурой. Была властью в той степени, в какой соизмеряла себя с культурой, возвышая или подавляя ее.
Екатерина была вместе с Державиным, Карамзиным и Растрелли против Радищева. Александр Первый был рядом с Пушкиным, Крыловым и Росси. Николай Первый имел в духовной оппозиции Лермонтова, Белинского и Некрасова. Александр Второй приблизил ко двору Достоевского. Александр Третий царствовал среди океана музыки, где звучали великие оперы "Борис Годунов" и "Жизнь за царя". Николай Второй был вне культуры, равнодушен к культуре, неинтересен культуре, за что и поплатился трагически. Ленин был рядом с Горьким, Маяковским и Мейерхольдом. Сталин был окружен блистательными художниками: Шолоховым, Булгаковым, Эйзенштейном, Ахматовой, приближая одних на расстояние дымящейся трубки, удаляя других на несколько часовых поясов, до Норильска и Магадана. Хрущев взлелеял молодых "либералов" — Вознесенского и Евтушенко, и молодых "почвенников" — Распутина и Белова. Брежнев, спуская на воду подводные лодки, высаживая "красные десанты" на все континенты, опирался не только на баллистические ракеты, но и на многотомники Иванова и Проскурина, на фрондирующую "Таганку" и "Современник", умело враждовал с Солженицыным. Горбачев сплел из культуры пестрый венок, в который были вплетены тернии и морковки, "западники" и "деревенщики". Как больной забивает свой трупный запах едким одеколоном, так Ельцин приблизил к себе Окуджаву, Петрова и Ростроповича, под музыку которых ОМОН ломал железом кости стариков-ветеранов, а танки Грачева лупили снарядами в пылающий Дом Советов. И только Путин, таинственный пришелец, случайно заглянувший в палаты российской власти, живет вне культуры. Как сконструированный технологами космический аппарат, не нуждается в атмосфере, невесомо парит в безвоздушном пространстве.
Не считать же "культурой" плотно сбитую, хищную стаю юмористов, которые, как пираньи, набрасываются на очередной политический труп, обгладывая его до костей, — в их бассейн, покрытый веселой ряской и переливающейся пленкой гниения, охотно окунается Путин, заряжая свои аккумуляторы ядовитым электролитом Жванецкого и Хазанова. Не считать же "культурой" журналистское сообщество, еще недавно претендовавшее на роль духовной элиты, миссию пророков и подвижников, совесть нации, — они вдруг предстали перед публикой алчной, трусливой и вероломной кодлой, кочуют с канала на канал, поспешно соскребают с себя шерстку Березовского, обретают смехотворную антропологию "коллективного Сванидзе". Не усматривать же "культурную инициативу" в дебильных выходках "путинюгенда", обьявившего охоту на неугодные книги, вместо того, чтобы сформировать из своих рядов хотя бы взвод и отправить в Чечню, на помощь рабоче-крестьянской армии.
Именно такой "культуре" сгодился министр Швыдкой, показавший по телевизору омерзительную пленку с голым прокурором и куртизанками, отснятую на спецквартире ФСБ, — тогда его лицо было белым, как у преступника, впервые убивающего жертву. Теперь, награжденный за содеянное портфелем министра, он порозовел, повеселел, разгромил Большой театр, готовится разгромить МХАТ Дорониной, устраивает шальные "капустники" в музее Пушкина, где за стеклом мечутся, танцуют, корчатся на ветру резиновые надувные великаны. Метафора современной либеральной культуры — три гигантских, раздутых презерватива: голубой, зеленый и желтый.
Но летает, плавает в сумерках русской ночи светлячок воинствующей культуры. Пишет в "Лефортово" свои "каменные" и "водяные" книги Эдуард Лимонов. Анатолий Афанасьев вливает в пойло коммерческой литературы волшебный напиток ненависти и любви, превращая буржуазное зелье в гремучий "коктейль Молотова". Художник Геннадий Животов неутомимо сражается с бесами, рисует свою босхианскую летопись. Владимир Личутин магическим языком вызывает из небытия великанов русской Истории, и те в своей грозной красоте и величии превращают в карликов нынешних кремлевских владык.
Так пусть же Николай Губенко на своей коммунистической сцене, слегка уставшей от "Дядь" и от "Вань", поставит "Оптимистическую трагедию" Вишневского. Пусть в затхлый воздух "культурного путинизма" врежется пулеметная очередь, матросский мат распугает буржуазных фей и критикесс, и они, завязав на головах подолы, в ужасе побегут по Тверской.
Поэтесса Римма Казакова, по прозвищу "бабка кровавая", в 93-м году побуждавшая Ельцина утопить в крови Дом Советов, недавно отпраздновала свой столетний "демократический" юбилей. О ней сказал Александр Блок:
