Эта невероятная история произошла со мной, наверное, именно тогда, когда я так нуждалась в чем-то невероятном. С другой стороны, от этого дома трудно было бы ждать чего-то другого.
Запустение. Это все, что я видела вокруг себя с тех пор, как переехала в Девон. Последняя война настолько надломила здешние места, что было сомнительно, как люди вообще могут подняться из этой разрухи и приняться за работу. В соседних городках процветали только многочисленные пабы – пиво было, пожалуй, единственным, что не переводилось все эти четыре года, а избирая своей мишенью автобусы, аэропорты, метро и прочие места скопления народа, они тщательно избегали пабов, словно бы признавали за ними право быть нейтральной территорией, где любой может пропустить стаканчик независимо от политических воззрений. В супермаркетах на полках лежала почти исключительно экспортная дороговизна или та продукция, к которой прикладывали руку мои собратья по профессии: уставшие от сложностей жизни и ужасов войны люди с радостью окунались в посторонний мир, который неизменно заканчивался либо хорошо, либо фразой "продолжение следует". Дома вокруг супермаркетов стояли унылые, облезлые и все – покрытые той неподдающейся времени плесенью, которой искони славятся все местные постройки. Мое жилище не было исключением.
Трудно представить, что раньше здесь, возможно, было вполне удобно и уютно. Те хозяева, которых уже нет, и нет давно, наверное, любили это место. Может быть, они ухаживали за садом, который сейчас совершенно неприлично разросся, настолько, что я даже не рискую заглядывать в его потаенные, мрачные и темные уголки. Мокрые запущенные дорожки, поросшие дроком и хлюпающим, проваливающимся под ногами мхом – все, что я себе позволяла. В тот край сада, который порос странными кустами, иногда, кажется, по-человечески шевелящими ветками, я старалась вообще не смотреть. Может быть, думала я, когда обживусь здесь получше, приглашу ребят из "Мур Гарденс", чтобы привели тут все в порядок, но пока, если честно, мне не хочется.
Мне не хотелось этого потому, что загадочные темные тени, преследующие меня в дальних углах сада, у калитки, болтающейся на полуразрушенном каменном заборе, в мрачных пыльных углах комнат, каждая из которых имеет свой, отличный от других странный запах и атмосферу, – все они создавали вокруг этого странного дома ореол сладкого страха. Я глупо чувствовала себя принцессой, получившей по наследству замок Дракулы или какую-то подобную готическую развалюху, пропитанную насквозь стонами невинноубиенных и холодными прикосновениями покойных маньяков. Даже не верится, что первую награду я получила когда-то за то, что написала подобную же халтуру, которая разошлась по всему миру не хуже отравы Бургер-Кинга, а потом наша кинопромышленность осчастливила массу зрителей двумя экранизациями этого бреда. Хорошо еще, что к сценарию первого я сама приложила руку, иначе получилось бы еще более несусветное нечто, вроде того, которое сейчас идет по Скай-Фай. Уже бог знает, какая серия…
Здесь не было ни фирменных летучих мышей, ни светящихся черепов, ни ледяного хохота по ночам, ни таинственно колышущихся призрачных занавесей. Просто дикая, оглушающая тишина. И вечное ощущение чужого взгляда, точно кто-то постоянно стоял за спиной. Кто-то неизвестный, а поэтому – страшный. Мертвящая разруха, царящая здесь, как мне признался мой агент уже на вечеринке по случаю новоселья, отпугнула не одного покупателя, поэтому та контора по продаже недвижимости была готова не только продать мне этот дом, но и оплатить все расходы по моему переезду и даже осчастливила меня потом на празднике ящиком шампанского. Ужасного, кстати. Подозреваю, что последним реверансом я была им обязана проискам именно Мэтта, того самого талантливого молодого человека, который убедил меня, что автор триллеров и мистических кровавых драм просто обязан жить в подобном месте.
"В самом деле, Конни", - подвел он итог уже под конец вечера, самодовольно развалясь в самом лучшем кресле из тех, которые были в этой халупе. – "Это шикарная реклама. А то, что вокруг сплошные болота, тебе только на руку: ни один придурок не сунется за автографом или твоими трусиками".
Я содрогнулась, вспомнив прошлогодний случай с Мирной Эверхарт, изготовительницей смелых эротических романов. Один из поклонников ухитрился пробраться в ее дом через целую батарею охранных сигнализаций, залезть в спальню и устроить порядочный разгром в шкафу с ее любимым кожаным бельишком. Когда полиция арестовала этого фетишиста, кровать Мирны была в совершенно ужасающем состоянии, а камеры слежения в комнате зафиксировали такую сцену, которую она, при всей ее изобретательности, никогда не сможет запечатлеть на страницах собственной нетленки. Побоится лишиться основной массы читателей, втайне не одобряющих подобных излишеств. Во всяком случае, как она мне тогда рассказывала, залпом опрокидывая в глотку очередную микстуру от нервов, к которой у нее уже развилось стойкое привыкание, ее издательство ни за что бы ни допустило в ее творениях подобных сцен, чтобы не вылететь из рядов ведущих штамповщиков бестселлеров. Но показывать, что я боюсь оказаться в таком же положении, как Мирна, было глупо.
