Сырой декабрьский вечер в Северном Лондоне, шесть часов. Двое мужчин сидят за стойкой бара в Кэмден-Тауне. Приканчивают свое пиво, ставят кружки на стойку и смотрят друг на друга. Еще по одной? Не вопрос, почему нет? Сами пока не зная этого, они вот-вот опоздают на ужин, о котором заранее договорились. В индийском ресторане на другом конце города, ожидая их, сидит другой человек. Небрежно одетый, с явными признаками паркинсонизма, он вертит что-то в дрожащей руке, чувствуя себя бесконечно усталым. На нем новый яркий галстук, купленный специально по этому случаю, и он потратил полчаса, чтобы его завязать. На галстуке рисунок – плюшевые медвежата.
Воскресенье. Человек в ресторане наблюдает, как в полутьме внезапный ливень швыряет пригоршни воды в тускло освещенные окна. Сегодня у его сына день рождения. В баре в Кэмден-Тауне двое мужчин наблюдают тот же самый водоворот дождя вокруг уличных фонарей на пустынном тротуаре. Пора идти, говорят они. На поезд. В ресторан. К человеку, который сидит там в ожидании. И уходят.
Они приезжают с опозданием почти на три четверти часа. Им это почему-то кажется забавным. Они неправильно рассчитали время, необходимое, чтобы употребить четыре пинты пива, а затем почти через весь город добраться до места. Вместо того чтобы начать свое мероприятие в баре на пару часов раньше, они вышли оттуда всего за десять минут до назначенного срока. Что еще хуже – они навеселе. В ресторане ситуация разворачивается не лучшим образом.
– Опять опаздываешь? – саркастически осведомляется человек, который их ждал. – Так ничему и не научился, верно?
Реакция столь же яростна, сколь и незамедлительна – все столетней давности обиды выливаются в одной единственной категоричной фразе. Один из новоприбывших, тот, который более субтильной комплекции, разворачивается и уходит из ресторана. Это – сын. Но перед тем, как выйти, он бросает через плечо несколько тщательно подобранных слов.
Вот таков он, этот человечек. Еще несколько минут назад, мчась на запад в поезде метро, он предвкушал тихий праздничный ужин в обществе отца и лучшего друга. А теперь под стылым декабрьским небом в одиночестве бежит по тротуару обратно к станции метро. Промокший до нитки и промерзший до костей, потому что забыл взять пальто. Забавно, как быстро все может измениться.
Добравшись до станции, человечек по-прежнему кипит от гнева. Несколько минут он стоит перед турникетом, пытаясь определить, куда идти дальше, и думает, что никаким калачом его не заманят назад в тот ресторан. Станционный зал ярко освещен, и вокруг ни души. Но тут с улицы доносится звук приближающихся шагов. Вдруг из ниоткуда возникает толстяк. Он изо всех сил бежал за человечком от ресторана и теперь, резко остановившись и тяжело дыша, прислоняется к колонне у входа. Человечек отходит в сторону.
– Подожди! – говорит толстяк, наконец отдышавшись.
Человечек и бровью не ведет.
– Даже не думай, – произносит он, проводя ладонью у себя над головой. – Я уже вот докуда сыт этими его ехидными замечаниями!
– Да подожди же! – повторяет толстяк.
Человечек злится еще сильнее.
– Послушай, – говорит он, – не трать зря время. Хочешь – иди обратно к нему. Иди в ресторан. Вообще, иди куда хочешь. Только сгинь с глаз моих!
Толстяк боится, что человечек сейчас его просто ударит.
– Хорошо, – отвечает он. – Хорошо. Но прежде, чем я уйду, позволь мне сказать хоть одно слово?
Молчание. Светофоры на перекрестке у станции, переключаясь на красный, окрашивают струи дождя в малиновый цвет.
