* * *
— Каков же твой выбор, Вяземский? — повторил вопрос Бартынов, глядя на отца.
Тот молчал. И в этом молчании ощущалась такая тяжесть, что ноги мои едва не подкашивались. Неужили он сделает выбор?
— Хорошо, — Бартынов потянулся к лежащему на столе револьверу. — Я помогу тебе.
И поднял оружие. Я помнил его — тяжелый, но элегантный, настоящее произведение искусства.
Хозяин дома крутнул барабан револьвера, открыл его, проверяя каморы под патроны. С сухим щелчком закрыл.
Произнес:
— В нем одна пуля. Возьми оружие.
Вяземский не шелохнулся.
— Взял оружие, я сказал! — рявкнул Бартынов так, что задрожали стекла в окнах.
Вяземский повиновался.
— Хорошо. Теперь просто сделай выбор. Это не так сложно, как тебе кажется. Сделать выбор. Приставь револьвер либо к своей голове, либо к голове своего сына. И нажми на спусковой крючок. Я жду.
Вяземский посмотрел на оружие в своих руках так, словно видел его в первый раз. Прошептал:
— Никого убивать я не буду.
— А вот это зря, Вяземский. Глупо с твоей стороны. Я думал ты умнее.
— Я никого убивать не буду! — с нажимом повторил отец.
— Тогда это сделаю я!
— Постойте, — произнес я. — Дайте мне все объяснить!
— Заткнись, щенок! — прошипел Бартынов. — Тебе право голоса никто не давал!
И повернулся к Вяземскому.
— Я жду. Ну же.
Ситуация с точки зрения боя была мной оценена сразу же, едва начался этот разговор. Я мог вырубить правого охранника, попытаться одолеть рядом стоящего бойца. Но судя по всему, это едва ли. Боец был не простой, с развитым атрибутом и уровнем подготовки, с каким мне даже тягаться не стоит. Завяжется драка и Бартынов успеет уложить нас.
Тогда, может быть, напасть на самого Бартынова?
Дерзкая идея, но нет, охрана одолеет нас так быстро, что я даже не успею прикоснуться к нему. Расклад хуже некуда.
Да и вообще зачем нападать на него? Тогда точно шанса объясниться не будет.
В пыльных лучах солнца, бьющих сквозь жалюзи, тотем нашего рода отбрасывал причудливые блики. И было в этих бликах что-то незримо печальное.
— Просто. Сделай. Выбор. — Прошептал Бартынов интонацией, от которой у меня пошли мурашки. — Или его сделаю я. И тогда в живых никого не останется.
— Это какое-то нелепое недоразумение! — вновь начал я. — Тотем рода оказался на месте убийства случайно! Я пока не знаю как именно, но это какая-то ошибка. Я не убивал вашего сына! Не убивал!
Бартынов повернулся ко мне. Взгляд его горел огнем.
— Не убивал?
— Не убивал! — лихорадочно закивал я. — Никита был моим другом, единственным, кто меня поддерживал всегда, с кем я мог откровенно поговорить. Зачем мне его убивать?
Бартынов долго смотрел на меня, изучая, приглядываясь — не вру ли? Я не врал, говорил чистую правду. И смерть Никиты меня самого выбила из колеи.
Наверное, он прочитал это в моих глаза.
— Тогда кто это сделал? Кто его убил? — спросил Бартынов словно бы у самого себя.
— Герцен, — вдруг выдохнул я.
— Что?! — одновременно произнесли Бартынов и Вяземский.
— Это он, — мысли мои работали так быстро, что я едва поспевал за ними. — Это он убил Никиту! И надо было догадаться об этом мне гораздо раньше.
От той уверенности и напора, что я источал, присутствовавшие явно растерялись.
— Это сделал Герцен.
— Это очень серьёзное заявление, Максим, — шепнул мне Вяземский.
Но я не обратил на него внимание.
Я вдруг вспомнил Званый ужин, вспомнил Герцена, явившегося туда без приглашения и его слова касательного того, что Вяземский еще пожалеет обо всем.
Вспомнил и еще кое-что.
Я начал тараторить, понимая, что времени у меня совсем нет, но сказать нужно многое.
— Герцен был на Званом ужине. Отец, ты помнишь? Тогда-то он и украл тотем у меня, когда подошёл к нам. Он специально так сделал — начал устраивать там скандал, чтобы отвлечь внимание от главного. Провернул все как профессиональный фокусник, отвел внимание так, что даже я ничего не заметил.
Бартынов вопросительно посмотрел на меня. Я пояснил:
— Герцен сделал мне замечание по поводу того, что тотем висит не на той стороне груди. Нужно было на левой, под сердцем, а у меня он висел на правой. Тогда-то он и стащил тотем. Ловко пальцами стянул — я даже не почувствовал. А потом уже не до этого было — меня в школу в тот же день отправляли. А Герцен подбросил тотем, когда все провернул.
— Зачем ему это делать? — после паузы спросил Бартынов.
— Чтобы устранить конкурента, — хмуро ответил за меня Вяземский, тоже наконец поняв весь коварный замысел Герцена. — Вот ведь ублюдок!
— Ты мне не был конкурентом до сего момента, — холодно заметил Бартынов.
— Тебе — нет, — кивнул Вяземский. — А вот я Герцену — да. Это классический способ устранения конкурентов чужими руками. В Нижнюю палату самим государем рекомендован граф Григорьев. Эта новость всем известна. А значит Григорьев наверняка туда попадет — кто посмеет перечить Императору? Следовательно кого-то из действующих бояр нужно убрать — ведь мест в Нижней палате ограниченное количество. Герцен и я — самые слабые звенья. Вот он и подстраховывается, чтобы не вылететь. Вся ставка на месть с вашей стороны.
Бартынов рассмеялся. Его смех был страшным, не живым, словно ветер задул в канализационный люк.
