Бог весть сколько людей появилось на свет со времен сотворения Адама и Евы, но в одном можно не сомневаться: на протяжении неисчислимо долгих тысячелетий не было двух одинаковых историй жизни. Судьбы наши многообразны и неповторимы, и лишь в одном мы равны: все мы рождаемся для того, чтобы умереть. С точки зрения Вселенной отпущенная нам для жизни крупица времени ничтожно мала. Стало быть, если принять во внимание только одну вещь, а именно — откуда мы приходим и куда уходим, то можно сказать: не было и не будет различий меж людьми, судьбы наши совершенно одинаковы.
Все это настолько очевидная истина, что мы над ней почти не задумываемся. А иным она и вовсе в голову не приходит. Между тем сознание собственной бренности гнездится в душе человека с детских лет, а по мере взросления и старения овладевает нашими мыслями все более настойчиво. Как я уже писал об этом в своих романах на библейские темы, осознание того, что человек смертен, и было плодом с древа познания и означало конец райского бытия. В этом и заключается смысл библейской метафоры об изгнании из рая. Иными словами, выйдя из колыбели блаженного неведения, в процессе эволюции человек достиг нынешнего уровня сознания, когда даже самый лучший период жизни омрачен мыслью о бренности собственного существования и неизбежности ухода близких людей.
Почему необходимо понятие эвтелии?
Подчас именно в моменты любви и безоблачного счастья, радости и успехов человеком вдруг овладевает страх конца, страх смерти, таящийся, по сути, в основе всех наших страхов и фобий. Следовательно, для благополучного существования на этом свете далеко небезразлично, как мы воспринимаем неизбежный уход из жизни — как Божью кару или же как естественное завершение жизненного пути, избавление от унизительных телесных страданий. Но у страха смерти есть и другой компонент — страх предсмертных мук, который еще более угнетающе действует на человека на склоне лет и в последние годы жизни, когда начинают одолевать старческие хвори, когда становишься свидетелем мучительно долгого ухода друзей и близких, жаждущих смерти, молящих помочь им перейти роковой порог. Молящих тщетно.
Сторонники эвтаназии ссылаются прежде всего на право человека распоряжаться собственной судьбой, противники же — главным образом все религии — на священную неприкосновенность жизни. И единственно Господа Бога наделяют прерогативой определять, когда и как человек уйдет из жизни. Будет ли его уделом унизительная дряхлость, беспомощность, одиночество, долгие физические страдания или же милосердная, непостыдная и тихая кончина в кругу родных и близких — все в руке Божией.
Хотя, по совести, следовало бы признать, что медицина давно уже перехватила инициативу из рук Божиих. Великое множество больных излечивают, процесс умирания затягивают, отказавшее сердце вновь заставляют работать — привычно, естественно, не задумываясь. Мы глухи к мольбам измученных жизнью и страданиями, жаждущих смерти. А если даже и внимаем просьбам о помощи, то все равно оказываемся бессильны преступить рамки давно изживших себя правил и законов. Оставаясь приверженцами церковного учения о милосердии к ближним, мы в то же время отказываем в помощи тем, кто молит о смерти как избавлении от невыносимого, искусственно продлеваемого существования, которое нельзя назвать полноценной жизнью.
Благодаря бурному развитию биотехнологий практически безграничными становятся возможности удерживать по эту сторону рокового порога человека, едва подающего признаки жизни и лишенного сознания. И таких во всем мире миллионы! Уже сейчас во многих случаях нам приходится решать, до каких пор продлевать эту искусственную видимость жизни. Даже в тех странах, где эвтаназия запрещена законом, мы рано или поздно бываем вынуждены позволить уйти из жизни этим полумертвецам, которым прежде отказывали в благой смерти. Без применения имеющихся в нашем распоряжении биотехнологий и средств фармакологии (завуалированной практики активной эвтаназии или ханжеской «пассивной» эвтаназии, проводимой под лозунгом «не жалеть морфина») искусственное поддержание жизни в умирающих обернулось бы непосильными душевными и материальными тяготами для всех нас: пациентов, их близких, для общества в целом. Значит, в большинстве случаев вопрос не в том, позволить ли, помочь ли умирающему уйти из жизни, а когда именно сделать это: когда он сам об этом просит и пока что в состоянии сознательно пережить момент прощания с жизнью и близкими или же когда врач или сиделка сочтут нужным.
