Для того, чтобы написать эту книгу, у меня было несколько причин — и личных, и профессиональных.
МОТИВ ИЗУЧЕНИЯ
Евреи всегда присутствовали в той среде, в которой я вращался. И в Петербурге, где они были совершенно такими же, как остальные члены того же общества, не лучше, не хуже. И в Красноярске, где я оказался в еврейской среде, совершенно иной по своему интеллектуальному и культурному уровню. Когда-то в интеллигентной среде школьники просто не знали национальности соучеников. Этого времени я уже не застал, мы уже знали, что Равиль Гонцов — татарин, а Мира Гершман — еврейка. Но никаких далеко идущих выводов из этого никто не делал; их национальность была фактом их биографии — наряду с цветом волос или весом. О существовании какого-то особого еврейского вопроса я попросту ничего не знал, пока совсем не вырос. Узнал сам, а люди, которые меня воспитывали, не сочли нужным мне ничего об этом сообщить (как, впрочем, и обо многом другом).
Постепенно накапливался опыт, и я узнал вполне доподлинно: евреи и правда немного иначе относятся к жизни, чем русские. Касалось это в основном мелочей, но возник и все укреплялся интерес к людям, которые родились и выросли в России, говорят по-русски точно так же, как мы, но сплошь и рядом ведут себя, как иностранцы. А порой и как инопланетные существа. Разве не интересно?
Когда я начал собирать сведения о евреях, мною двигал в первую очередь искренний интерес.
МОТИВ ПРЕОДОЛЕНИЯ ТРУДНОСТЕЙ
Евреи оказались исключительно сложным объектом изучения. Мне было крайне трудно найти хоть какие-то общие для евреев черты или какие-то особенности, которые относились бы ко всем евреям, и относились бы бесспорно. Каждое утверждение, касавшееся евреев, сразу же оказывалось и правдой, и ложью одновременно: потому что оно было справедливо в отношении части евреев и оказывалось совершенным враньем в отношении другой их части.
В Петербурге я общался со стариками-евреями, которые пришли из другой эпохи и психологически навсегда остались в ней. Спокойная мудрость и глубокий интеллект были основным, что их отличало. Они не придавали своему еврейству никакого значения и называли себя русскими интеллигентами. Это были люди большой культуры, и мне оставалось только учиться у этих достойнейших людей.
В Красноярске же я вращался в кругу людей, которые тоже называли себя интеллигенцией, но своим еврейством гордились так, что делалось просто смешно. Эти люди очень хотели бы, чтобы их и петербургскую интеллигенцию считали людьми одного круга. Но я прекрасно видел, что эти люди явно не дотягивают до того, чем они хотели бы казаться. Видел и то, что их буквально бесит их собственное убожество, а еще больше бесит то, что все это убожество видят.
В годы своего детства в Киеве я встречал старых евреев, как будто только что вылезших из национального анекдота: евреи с Киевского базара и по-русски-то говорили плохо, а про их манеры мне даже не хочется вспоминать. Эти люди совершенно не претендовали на интеллигентность, но, как правило, были добры, разумны и как-то по-восточному мудры. Мудры совсем не той профессорской мудростью, которую я встречал у других стариков, кончавших петербургские гимназии до «эпохи исторического материализма». Киевские, петербургские и красноярские евреи были люди разных народов, что бы они сами о себе ни думали.
Многоликость евреев поражала и сама по себе была вызовом: «А тебе по зубам ли орешек?» Но с другой стороны — чем сложнее проблема, тем ведь она увлекательнее…
МОТИВ РАСКРЫТИЯ ТАЙНЫ
В годы моей молодости абсолютно все, связанное с историей евреев, составляло непроницаемую тайну. А все, что было доступно, преподносилось так, что понять все равно было невозможно. Например, в авторитетном справочнике на этнографической карте Азии показаны «евреи Израиля» и «евреи Биробиджана» [1, с. 289]. Это один и тот же народ, просто проживающий в разных местах? Или это разные народы? Что вообще общего у «евреев Израиля» и «евреев Биробиджана»? Наконец, каким образом попали евреи в Биробиджан, и что они там вообще делают?
На все эти вопросы ни в учебных пособиях, ни в научной литературе не существовало никаких ответов. Вообще. Никаких.
Еще более непроницаемой тайной были покрыты все стороны участия евреев в революции и Гражданской войне 1917–1922 годов, в их строительстве советского государства. Об этом уж тем более не было никаких сведений, но крайней мере, официальных. А интересоваться этим неофициально не рекомендовалось.
Вот хотя бы такая деталь: при подготовке плакатов к демонстрации на 1 Мая и 7 Ноября плакат, изображающий Юрия Андропова, всегда отражал, что называется, вполне определенные черты. Такова была политическая традиция, своего рода норма официальной иконописи. Но и тот, кто рисовал соответствующий портрет, и тот, кто организовывал колонну, очень часто не знали, что Андропов — еврей. Более того — не просто не знали, а, что называется, не в силах были допустить даже мысли! ЦК считался сборищем антисемитов, а официальная политика Брежнева — политикой скрытого и все более явного антисемитизма. Даже из рядов профессуры и специалистов евреев старательно «вычищали», упорно не брали ни на какие должности, связанные с разведкой или с ВПК… Сама мысль о том, что в верхних этажах советского общества могут находиться евреи, казалась вопиющим абсурдом.
