Вчера я вышел на морскую охоту. В восемь утра, укутанный в оленьи шкуры, я сел в каноэ и отправился в холодные воды замерзающего Гудзонова залива в сопровождении иннуитов и видеокамеры. В три часа дня я уже сидел по-турецки на пластиковом полу кухни, наблюдая, как хозяин дома Чарли, его семья и несколько старейшин племени, радостно пересмеиваясь, разделывали свежую тюленью тушу — сырое мясо, ворвань и мозги — нашей только что убитой добычи. Бабушка восхищенно взвизгнула, когда Чарли вскрыл череп тюленя, продемонстрировав мозг внутри, в липкую глубину которого она тут же поспешила запустить пальцы. Младшенький сосредоточенно резал что-то в почках. Мать семейства рассекла глазное яблоко (самое вкусное), великодушно показала мне, как его надо высасывать, будто это была огромная темно-красная виноградина-конкорд. Счастливое семейство полностью погрузилось в разделку тюленя, окружив его со всех сторон и прерываясь то и дело, чтобы разъесть особенно лакомый кусочек. И конечно, все лица и руки были перемазаны кровью. В помещении царила атмосфера улыбок и хорошего настроения, хотя все это напоминало сцену из «Ночи живых мертвецов» и кровь (большая ее часть) текла по полиэтилену, разостланному на полу. Из телевизора привычно доносилась «Бонанза», и смежная комната выглядела совершенно обыкновенной гостиной, а хозяйка дома, отрезав усатый нос зверя, показывала мне, как держать его за толстые фолликулы, с торчащими из них, как солома, усами, высасывать и вгрызаться в маленькие розовые ядрышки, утопленные в кожистой мякоти. После того как все отведали сырых тюленьих мозгов, печенки, почек, реберного края и ворвани, старуха, не вставая с пола, дотянулась до холодильника и зачерпнула на блюдо мороженой черной смородины. Ее щедро насыпали внутрь туши и катали там, пока ягоды не покрылись кровью и жиром, а затем угостили меня. Это было изумительно.
Я не могу найти слова. Уже в который раз. Или, возможно, они попросту отсутствуют в английском языке. Мое описание скорее подходит к экстраординарным событиям, нежели к обыденной жизни. Я что-то пытаюсь изобразить, но, как правило, никогда не получается точно. Как передать ощущение близости и обособленности, возникающее в этой, на первый взгляд совершенно обычной кухне? Из-за него встретившиеся здесь лицом к лицу, а точнее нос к носу, пятнадцатилетняя дочка хозяина и ее восьмидесятипятилетняя бабушка начинают петь вместе. Это горловое пение, сначала они разогреваются в синхронном речитативе, устанавливая в единый рисунок ритм дыхания, потом поют, звук и слова свободно льются из их ртов, но рождаются не там, а где-то… глубже. Как передать красоту того чистого и непосредственного ликования (и гордости), с каким они раздирали своего тюленя? Вид Чарли — кровь течет по его лицу и капает с подбородка… Бабушку, сидящую так, что ее колени торчат в разные стороны, и потрясающую остро наточенным тесаком над ворванью. А вот она отсекает тонкие полоски темного тюленьего мяса… Как с помощью слов дать почувствовать все это великолепие, не умалив его реальности?
«Без тюленя тут нельзя, — говорит Чарли. — Нам здесь просто не выжить». И это действительно так, только это еще надо постичь. Надо ощутить этот холод, увидеть сотни миль окрест без единого дерева. Надо отправиться с Чарли, как я, в эти замерзающие воды залива на границе с океаном, увидеть, как он идет по тонкой качающейся льдине, чтобы втащить тюленя в каноэ. Услышать по рации Чарли безнадежные призывы других охотников, застрявших в ночью в снежной буре, зная, что они там без крова и огня. Надо побывать в этом месте. И фотографии тут не помогут, я знаю. Я фотографировал в путешествиях и рассматривал потом снимки: они были плоскими и безжизненными, бледным образом духа места, ощущения от пребывания в нем. Видео? Это совершенно другой язык. Как будто вы перевели события с греческого на латынь и отредактировали, сделав места или людей красивыми, волнующими, смешными или какими-то еще. Наверное, только музыка способна показать место или человека так, что вы вновь сможете ощутить дух. Но я не умею играть на гитаре.
Фрагменты. В мою жизнь вошли части странного путешествия — большие, непонятные и поразительные фрагменты. Похоже, это произошло в последние пять лет. Постоянно в дороге, по девять, десять, даже одиннадцать месяцев из двенадцати. Только три-четыре ночи в месяц я спал в своей постели, а остальные — в самолетах, автомобилях, поездах, нартах, яхтах, вертолетах, отелях, хижинах, палатках, охотничьих домиках, на настиле в джунглях. Я стал каким-то не то продавцом путешествий, не то их потребителем. И то и другое благословляло и обрекало меня на странствия в этом мире, пока я еще на это способен. Забавно, когда твои мечты вдруг осуществляются.
Мой приятель А. А. Джилл однажды заметил, что чем старше он становится и чем больше путешествует, тем меньше во всем разбирается. Теперь я знаю, что он имел в виду. Глядя на планету так, как на нее смотрю я, постоянно натыкаешься на незнакомое. Как много можно еще увидеть и изучить, как чертовски велик и загадочен этот мир! Это одновременно останавливает и вдохновляет. И все становится только сложнее, когда ты, к примеру, в первый раз приезжаешь в Китай и понимаешь, как много тут всего и как мало у тебя времени, чтобы все увидеть. Это делает безумной мою неизменно сумасшедшую жизнь и в то же время добавляет в нее отчаяния и смирения.
