Poul Anderson • My Object All Sublime • 1961 • Galaxy Magazine, June 1961 • Перевод с английского: Н. Трегубенко
Это было деловое знакомство. Фирма Майклса собиралась открыть дочернее предприятие в пригороде Эванстона; так обнаружилось, что самые удобные места принадлежат мне. Они сделали выгодное предложение, но я отказался. Они предложили еще больше, но я был непоколебим. Наконец, меня посетил сам шеф. Не таким я его себе представлял. Энергичный, настойчивый, разумеется, но в то же время вежливый, обходительный и столь изысканных манер, что совершенно скрывались пробелы в его формальном образовании. Между прочим, недостаток последнего он быстро восполнял вечерними курсами и жадным чтением.
Мы решили обсудить дела в каком-нибудь баре, и он привел меня в местечко, мало похожее на другие заведения Чикаго, — тихое, спокойное, без музыки, без телевизора. Там едва набралось бы с полдюжины посетителей — этакие профессора-книгоеды и отставные политики. Мы нашли укромный столик и попросили пива.
Я объяснил, что деньги меня практически не интересуют и уродовать природу, чтобы возвести очередное стеклобетонное чудовище, я не позволю. Перед тем как ответить, Майклс набил трубку. Это был подтянутый худощавый человек с длинным подбородком и орлиным носом, с благородной сединой на висках и темными лучистыми глазами.
— Разве наш представитель не объяснил? — произнес он. — Мы не собираемся строить похожие, как две капли воды, дома. Есть шесть основных проектов и, располагая таким образом…
Он взял карандаш и набросал рисунок. Его акцент стал заметнее, но речь не потеряла плавности. Должен отметить: свое дело он знал гораздо лучше, чем все его представители. Хотите вы того или нет, сказал он, сейчас середина XX столетия, век массового производства.
Беседа текла свободно, и вскоре мы отошли от темы.
— Приятный бар, — заметил я. — Как вам удалось его найти?
Майклс пожал плечами.
— Я часто брожу по вечерам…
— Разве это не опасно?
— Смотря с чем сравнивать, — помрачнев, ответил он.
— Э… если я правильно понял, вы родились не здесь?
— Да. Я попал в Соединенные Штаты в 1946 году. Как принято называть, «перемещенное лицо». Я превратился в Теда Майклса, потому что устал произносить «Тадеуш Михаловски».
Впредь он редко говорил о себе. Позже от завистливых конкурентов я узнал подробности его карьеры. Это был головокружительный взлет для нищего эмигранта. Мне стало известно, что его впустили в США по специальной визе за оказанные особые услуги на последней стадии войны. Услуги эти требовали сообразительности и крепких нервов.
Наши отношения развивались. Я продал ему тот участок земли, но мы продолжали периодически встречаться — иногда в знакомом кабачке, иногда в моей холостяцкой квартире, чаще в его роскошных апартаментах. У него была поразительно красивая жена и пара чудесных мальчуганов. Тем не менее он казался одиноким человеком; я восполнял его нужду в дружбе.
Примерно через год после нашего знакомства он рассказал мне историю.
Меня пригласили на обед в День Благодарения. Когда, обсудив вероятность благополучного исхода городских выборов, мы перешли к вероятности жизни на других планетах, Амали извинилась и ушла спать. Было уже далеко за полночь. Майклс и я продолжали разговаривать. Никогда прежде не видел я его таким возбужденным. Наконец он поднялся, не очень твердой рукой вновь налил виски и подошел, бесшумно ступая по густому зеленому ковру, к большому окну.
Ночь была ясной и холодной. Мы смотрели на притаившийся внизу город, на бегущие огни, вспышки причудливо завивающегося света, на черную блестящую гладь Мичигана; казалось, за озером угадываются бескрайние белые равнины. А наверху, изогнувшись, застыло бездонное небо, где грозно ощерилась Большая Медведица и шагал по Млечному пути Орион. Не часто увидишь такое величественное в морозной неподвижности зрелище.
— В конце концов, — продолжая разговор, сказал Майклс, — я знаю, что говорю.
Я пошевелился в своем уютном кресле. Слабый огонь камина бросал в комнату колышущиеся тени, и леденящий звездный свет, пожалуй, не менее ярко освещал ставшие незнакомыми предметы. Я усмехнулся.
— Вы там лично побывали?
Он повернул ко мне застывшее лицо.
— А как вы поступите, если я отвечу «да»?
Я отпил из бокала.
— Предположу, что у вас есть основания так говорить, и буду надеяться, что вы мне их откроете.
Он криво улыбнулся.
— О, ради бога, я тоже с этой планеты… И все же… и все же небо чудовищно безгранично и непостижимо. Не изменится ля человек, вышедший к звездам? Не изменится ли Земля?
— Продолжайте. Вы знаете, я люблю фантазировать.
Майклс смотрел в ночь, будто не слыша меня, и вдруг резко повернулся и осушил бокал.
— Хорошо, — произнес он внезапно хриплым голосом, и акцент прозвучал как никогда сильно. — Тогда я расскажу вам сказку. Это мрачная сказка, ледяная; советую вам не принимать ее близко к сердцу.
Я затянулся замечательной сигарой из его коробки и приготовился слушать.
В наступившей тишине он сцепил за спиной руки и, опустив голову, несколько раз прошелся у окна, потом наполнил бокал и сел рядом со мной. Его глаза смотрели на картину — угрюмое тяжелое переплетение красок, — которую никто кроме него, не любил. Казалось, она придала ему уверенности, потому что он наконец решился.
